Сколько волка ни корми - страница 10

– Выменял, – говорит Войко. – Как пить дать – выменял.

– И на что выменял? – раздражённо спрашивает Вран.

– Да Чомор тебя знает, на что, – хмурится Войко. – Вот в этом-то и беда.

– Какая беда?

– А на горшочек и выменял, – соображает Деян. – Горшочек-то не простой, от Латуты, а она – зелейница, под ведуньей ходит, значит, ведунья ей горшочек и дала. Мало ли что там на горшочек наговорено – бабка и сама уж забыла, а может, сила в нём была какая.

– Обережная, – подхватывает Войко. – Бабка не дура, в незаговоренных горшочках зелья свои варить не будет. А ты взял и отдал его непонятно кому. Упырице какой, русалке сбрендившей. Она горшочек в своё болото утащит, гадостей в него нашепчет, а потом тебе вернёт.

– Да потерял он мой горшочек, – фыркает Латута. – Или разбил, а признаться боязно. А вещи эти… Наверняка выменял на что-то давным-давно, ему много всякой дряни торговцы сбагривают, говорят – точно серым станешь, а он ведётся. Знаешь, сколько у него барахла под кроватью валяется? Уже самому торговать можно выходить.

– Девичью одежду мне сбагрили? – поднимает брови Вран. – Сказали, по-твоему: «Девичью рубаху на себя натянешь – сразу в лютого обратишься»? Может, ты бы на это и купилась, но я не такой дурак.

– Да где тут девичье-то? – спрашивает Войко недоумевающе. – Штаны эти, что ли, девичьи? Ты давно девок в штанах видел?

– Обычных девок – не видел, – признаёт Вран. – А вот лютицу как раз этой ночью и видел. Не нужны им эти платья, видимо. Неудобно в них по лесу бегать.

Все переглядываются – не то с сочувствием, не то обречённо. На другое Вран и не надеялся…

…хотя нет, что душой кривить – надеялся.

Вран всю ночь не спал, еле в постель себя уложил, как ножи все незаметно по домам владельцев рассовал, так взволнован был. Мысли в голове роились, глаз сомкнуть не давали. Услышал его всё-таки волк, обратил на него внимание, решил к себе направить – только не напрямую, через проводника. Проводницу. Девушку чудную, которую Вран про себя то ночницей называл, то русалкой – а она лютицей оказалась.

Вран знает: как есть на другом конце реки племя беров, так и здесь, неподалёку совсем, есть племя лютов. Лютов, серов, людей-волков, волколаков – называй как хочешь, а суть одна. Волком их предки при рождении или зачатии были поцелованы, волк их предков своими сделал, волк их к себе в лес позвал – а они и пошли, и до сих пор там живут. Смеялась вчера над ним девушка, вид делала, что знать о них не знает, что теряются просто люди в лесу, а не к лютам уходят – а сама, наверное, слушала внимательно да запоминала, что деревенским об их жизни известно.

А известно на самом деле немного. Говорят, иногда волки детей беспризорных из чащи к деревне выводили, иногда – незадачливым охотникам путь преграждали, когда те прямиком к берлоге медвежьей шли. Деян, например, сам клялся, что однажды ему волк помог, оленя прямо к луку подогнал – а теперь лицо виновато кривит, другим поддакивает.

У половины девок с юношами в деревне какие-то истории есть, с волками связанные, – поэтому Вран после долгих раздумий им всё рассказать и решил. Похвастаться, может быть: смотрите, вы лютов только в волчьем обличье видели, а ко мне одна так пришла, человеком. Осведомиться мимоходом, равнодушно – ну что, как думаете, понравился я ей?

Но никто его рассказ почему-то не оценил. Вран собрал в избе ведуньи всех четверых, в ком на тот момент уверен был, – Латуту, Войко, Деяна, Ратко. Сомнительный набор, но остальные ещё хуже. Место тоже не случайное: ведунья чаще ночью бодрствует, а днём спит, и вся изба в Латутином распоряжении – хоть хороводы води, бабка не проснётся, а если и проснётся, то не выгонит. Хорошая, в сущности, бабка – жаль только, что сама уже ничего не соображает, выдумки с правдой у неё в голове перемешаны, ей про лютов одно слово скажешь – она тебе десять, а истины-то там как раз всего на одно слово и наберётся.