– Мозги сушёные? – переспрашивает она, и сияют весельем глаза её, и расплываются в улыбке губы. Красивая всё-таки нечистка. Хоть и смеётся над ним постоянно – обычно Вран этого терпеть не может, но ей прощает. – Пояс ведьмин? Я о таком и не слышала даже! Вот же придумаете!
– Не я это придумывал, красавица, – отвечает Вран. – Знал бы, как правильно, сделал бы сразу и народ бы не смешил. И тебя.
– Ну меня-то можно посмешить, – замечает девушка. – Меня посмешить – это дело хорошее, Вран из Сухолесья. Пока меня смешишь – и время быстро идёт, верно же? Вот, смотри: пришли уже.
Вран моргает. Отводит взгляд с её лица – и понимает, что она права. Вот конец леса, вот поле заснеженное, а вот и частокол их деревни – невысокий частокол, прохудившийся, какую зиму уже его уплотнить хотят, да всё руки не доходят. Кажется Врану, что он кого-то и в возвышающейся над оградой хлипкой сторожке видит; может, не одного даже, а двоих.
– Стой, стой, – шипит он, тревожно девушку за руку перехватывая: навострилась уже прямиком ко входу. – Ты что, с ума сошла? Надо в обход…
Вран осекается. Слишком уж тёплая у девушки рубаха, словно только с печки сняла. Промёрзнуть уж давно должна была, если только…
…кожа не греет…
И снова странность: разве у нечисток кожа тёплой бывает? Неживые они, неоткуда теплу взяться, нечему тело согревать – душа-то в нём есть, да только неправильная уже, искажённая, совсем по другим правилам живущая.
– …идти? – заканчивает за него девушка невозмутимо, и не думая руку выдёргивать. – Что же ты, жену предупредил, а сторожей не предупредил, Вран двадцати четырёх лет от роду? Странная у вас деревня – нос в чужие дела ночные совать… Мало ли за чем ты в лес пошёл?
– Примета это плохая, красавица, – заявляет Вран. – За чем пошёл, то мог не получить, а нечисток за собой привёл. Вот как тебя, например. Что ты думаешь, по головке меня за это погладят?
– Да не нужна мне твоя деревня, – пожимает плечами девушка. – Но если хочешь ещё погулять…
Конечно, Вран не хочет – но выбора у него нет. Он тянет девушку за собой, вдоль границы между лесом и полем, затем спохватывается, разжимает пальцы. Девушка смешливо фыркает, но ничего не говорит.
Так и идут они в непривычной тишине, пока не скрывается впереди сторожка, а круглая изгородь деревни не делает поворот: вот здесь уже можно из леса выйти, здесь Врана уже точно не заметят. Если вообще заметили бы. Ночевать сегодня поставили Деяна – и он, скорее всего, правда там ночует, а не покой соплеменников охраняет. Не помогло Деяну его имя, не отличается он деятельностью. Только всё мечтает, как воином станет великим без всякой волчьей силы и однажды деревню защитит, а девки его, развесив уши, слушают.
– Что-то ты притихла, красавица, – замечает Вран, когда они сворачивают в поле, и его сапоги проваливаются в снег по самые голенища. – Не нравится дух деревни нашей? У нас здесь много оберегов, на любой вкус. Может, лучше в лесу своём останешься?
– От меня у вас оберегов нет, – хмыкает девушка, быстро и ловко ступая по снегу – словно не по сугробам идёт, а по хорошо протоптанной летней тропинке.
Она уже не перед Враном пятится – рядом шагает, уверенно так. Вран всё пытается в её глазах хоть какой-то отблеск страха уловить, отвращения – но тщетно.
– Это вряд ли, красавица, – говорит он. – Мы же знаем, кто к нам прийти может, ко всему готовы. Ты, наверное, просто ещё далеко.
