Вран упорно глаза закрытыми держит.
– Не очень-то он разговаривать с нами хочет, – фыркает неприятный голос.
– Не хочет, – задумчиво подтверждает Бая. – И правильно – я же ему именно это и наказала. Ночь закончилась, Вран из Сухолесья. Это я. Смотри.
И чувствует Вран внезапно, что к пряжке железной кто-то притрагивается – и не отдёргивается.
Ладно.
Вран осторожно один глаз приоткрывает.
Удивительно – но правда Бая перед ним сидит.
И правда одна из дверей, та, через которую выходила она, открыта, и гонит ветерок утренний по земле мелкий снег, и стоят в проёме прямоугольном несколько людей – новых, не Верен с Неревом, не видел их всех раньше Вран.
– Вставай, Вран, – вновь Бая спокойно произносит, руку ему протягивая. – Говорить с тобой пришли.
Вран промаргивается, воздух морозный жадно глотая. На плечах Баи плащ лежит, тёплый, из чёрной кожи дублёной, узорами расшитый – никогда Вран таких плащей до этого не встречал, даже на менялах из деревень особо крупных, где ремесленники через одного расплодились. Такие же плащи и на всех остальных красуются, только цветами различаются: на ком-то – чёрные, как у Баи, на ком-то – более для глаза привычные, серые, коричневые.
Бая незаметно в бок его пинает. «Ну что ты медлишь?» – мелькает на мгновение в её глазах, хотя лицо спокойным и непроницаемым остаётся.
Вран спохватывается. Поспешно за руку её хватается, позволяет Бае себя на ноги вздёрнуть – и едва сдерживается, чтобы не отшатнуться ошарашенно, когда к своей руке приглядывается.
Вся тыльная сторона ладони покрыта царапинами красными, неглубокими, но частыми-частыми.
– Приходила всё-таки, – выдыхает Вран.
– Кто приходил? – спрашивает тот самый холодный женский голос.
И видит Вран, кому этот голос принадлежит.
И дар речи на какое-то время теряет.
Стоит у двери деревянной и грубой двойница Баи настоящая, только старше гораздо. Те же глаза тёмные, раскосые немного, но без нежной поволоки – прямой, пронзительный, проницательный этот взгляд, какой у Баи порой бывал, когда уж слишком Вран её доводил. Те же волосы тёмные, ничем не собранные, до пояса доходящие, то же лицо тонкое, умное – и вспоминает Вран вдруг слова нечистки ночной: «Бая пред тобой стоит, пришла я с матерью своей, будем судьбу твою решать».
Да быть того не может.
Вран быстро по остальным глазами пробегает. По правую руку от женщины – девушка, юная совсем, даже Баи младше; не так она уже на Баю похожа, губы у неё больше и пухлее, глаза светлее и круглее, кожа тоже не такая смуглая – вот такую девушку Вран легко мог бы в деревне своей представить, не чужеземная она уже, хотя всё же слишком для деревенских хороша. По левую руку – парень молодой, сложенный неплохо, только уши уж больно в стороны торчат. А лицо… впервые Вран и вправду здесь в лице что-то звериное видит, волчье: хищное это лицо, скулы резкие и выраженные, челюсть широкая, но тоже острая; и самое главное – глаза. Голубые, прозрачные почти, как ручей весенний, из-под снега пробившийся, только на ручей смотришь – и улыбнуться хочется, а от этого – лишь отвернуться поскорее, так недобро на тебя эти глаза глядят.
Третий, за спиной женщины стоящий, и вовсе великан какой-то. Вран за всю жизнь таких не встречал: под сажень высотой, на две головы Врана выше, макушка круглая – лысая-лысая, как яйцо куриное. Но улыбается этот великан Врану почему-то добродушно, ожидающе. Почти ободряюще.
