Сколько волка ни корми - страница 52

– Ну наконец-то, – торжествующе выдыхает Сивер. – Подарок всем наутро хочешь сделать? Или… а, лес с тобой – ты только иди, иди да не расстраивайся, всякое бывает, ничего страшного! Ещё раз повторяю: язык тебе в глотку засуну и головой в грязь болотную окуну, если хоть слово кому…

– Бая, подожди меня, ладно?

Кашляет Сивер, словно словами подавившись.

– Я не понимаю, сколько это продолжаться-то будет?

– Бая, – повторяет Вран в который раз за этот день, как обычно, на Сивера и не смотря. – Дождёшься меня? Я всё быстро сделаю. Ты только никуда не уходи.

– Зачем? – коротко спрашивает Бая.

И мог бы Вран, в сущности, хоть сейчас уверенным шагом в деревню ступать: понимает он по её глазам, что дождётся, даже если Вран ничего не объяснит.

Вран и не объясняет.

– Увидишь, – так же коротко отвечает он. – Если с русалкой вам не помог… то хоть с другим помогу.

– С головой себе помоги! – не выдерживает Сивер, с шипения почти на полную громкость переходя. – Как же ты меня затрахал, Хрен из Тугодумья! Одно и то же, из пустого в порожнее! Никто тебя обратно не пустит! Повторяю: никто тебя обратно не…

Вран до последнего надеется: обманули.

Вран короткими перебежками через поле до щели в заборе добирается, волей одной ноги переставляя, и надеется: обман это был или несчастье настоящее. Вран в щель просачивается, под окно избы соседней ныряет, чтобы не заметил никто, и надеется: не сработал пояс Баин, задурила его русалка, а с ним вместе – и Баю с Сивером. Вран к другой избе перебегает и надеется, на плохое совсем надеется: наплели ему Бая с Сивером с три короба, действительно Латута там была, действительно её русалка под воду утащила, а они просто решили его в деревню под шумок спровадить да там и оставить – самому с гибелью Латуты разбираться, не поверит ведь никто. Опять.

Вран готов, готов даже на такое надеяться, потому что не может Вран другой мысли в голове своей позволить место занять. Никогда, никогда в деревне от детей не избавлялись, не в их это правилах было, не в их это законах – никогда бы девочку новорождённую никто в болоте не утопил, да и сколько идти до него, болота этого? Нет, нет, даже об этом Вран думать не хочет – какая разница, сколько идти, если никто и не пошёл бы изначально?

На что угодно Вран надеется, пока до третьей избы не добегает и в окно её не заглядывает.

И не видит там Латуту.

Живую и невредимую. Над горшками какими-то бабкиными недовольно скривившуюся. Волосы рыжие в косу тугую заплетены, палец безымянный на правой руке на месте. Кожа бледная, но не зеленоватая – просто всегда у Латуты лицо такое было, белое, мигом на солнце сгорающее. Отражается в глазах её зелёно-коричневых огонёк свечи – но нет в них безумия никакого.

Медленно-медленно Вран обратно на корточки опускается. Заставляет себя – потому что так бы стоял и стоял, и плевать бы ему было, заметит ли его Латута опять. Может, даже закричит, как ночью прошлой.

Пусто Врану. Ни смятения внутри нет, ни неверия, ни споров внутренних – ничего. Жива Латутка. Наверное, даже в лес сегодня не выходила – зачем ей ради Врана мёрзнуть?

Режет пустота эта Врана, по сердцу острым ножом проходится, в горло наотмашь вонзается – снова трясти Врана начинает, но другая дрожь это уже, злая, сил придающая. Вот, значит, как. Вот, значит, как у деревенских дела делаются.

Рывком Вран с земли поднимается – и к дому своему широкими шагами идёт, ни от кого не прячась. Не заметят – хорошо, заметят – им же хуже. Вран отсюда без своего не уйдёт.