Остаток вечера они провели вдвоем.
И лишь когда Бьяртни заснул рядом с ней – из глубин ее памяти всплыло лицо. Она так и видела перед собой эти темные глаза, которые встретили ее, пока она обводила взглядом ресторан. Иеще долго она лежала в ночи без сна и силилась отогнать воспоминания, которые вставали перед ней как живые, стоило ей только закрыть глаза.
Акранес 1989
Папа много дней не возвращался домой, она уже перестала и спрашивать о нем. Когда она спрашивала, маме это не нравилось. И она поняла, что он не вернется. Много дней она наблюдала, как приходят и уходят разные люди, разговаривают друг с другом. Но ей никто ничего не говорил. Они глядели на нее, гладили по голове, но избегали смотреть ей в глаза. Но судя по тому немногому, что она услышала, ей не составляло труда догадаться, что произошло. Она знала, что в тот день, когда папа ушел из дому, он вышел в море на своей лодке. Она слышала, как вокруг говорят о катастрофе и шторме. Шторме, забравшем папу.
В ту ночь, когда он пропал, она вскочила оттого, что ветер громыхал железными листами на крыше, словно пытаясь оторвать их. Ей снился папа: живехонький, улыбающийся, с капельками пота на лбу. В точности как когда-то летом, когда он пригласил ее покататься на лодке. Перед сном она думала о нем. Папа как-то сказал ей, что если вечером перед сном думать о чем-нибудь хорошем, то и сны будут хорошими. Поэтому она и думала о папе: ничего лучше она и представить не могла.
Прошло много дней, и люди перестали заходить. В конце концов остались лишь они вдвоем с мамой. И мама ничего ей не отвечала, сколько бы она ни расспрашивала. Она лишь говорила что-то невпопад, отмахивалась, велела пойти на улицу поиграть. Порой мама сидела, уставившись в окно на море, и очень много курила. Гораздо больше, чем раньше. Ей хотелось сказать маме что-нибудь приятное, например, что папа просто заблудился и непременно найдет дорогу домой. Но она не смела: боялась, что мама будет сердиться. Поэтому она молчала и вела себя как послушная девочка: уходила играть, когда ей велели, старалась говорить как можно меньше, а дома пыталась пореже попадаться маме на глаза, чтобы не огорчать ее.
А тем временем живот у мамы все увеличивался.
* * *
Собрание жильцов вечером накануне затянулось. И не из-за большого количества вопросов, требовавших обсуждения, а из-за того, что все болтали, вместо того чтобы говорить по делу. Голосование провели лишь под конец собрания, а уйти, пока оно не закончится, Эльма не могла. Согласовали, кто будет заниматься ремонтом, а это значило, что взносы на общедомовые расходы временно повышались на десять тысяч крон. Вообще-то Эльма хотела проголосовать против этого ремонта, но не посмела, потому что большинство проголосовало за. Очевидно, эти плитки надо было срочно укрепить. А ей не хотелось, чтобы ее жизнь в новом доме начиналась с того, что она противопоставила бы себя другим жильцам. К тому же ее голос все равно составлял абсолютное меньшинство и ни на что не влиял.
После собрания она решила лечь в постель и поспать – это было бы самым разумным. Но она побродила бесцельно из комнаты в комнату и решила лучше заняться покраской гостиной: ведь она с самого переезда так и не прикасалась к банкам с краской. Поэтому заснула она очень поздно – смертельно уставшая и с пятнами краски на руках.
И вот она сидит за своим новым письменным столом в новом кабинете, и глаза у нее слипаются.
