Читать онлайн Анастейша Ли - Скрипачка и вор

Сегодня – день, когда мир вокруг замирает. Самый важный день в моей жизни. Отчетный концерт по скрипке. Кажется, я выучила "Страсти по Матфею" Баха до последнего вздоха, до каждой дрогнувшей ноты, до каждого сосудика, пульсирующего в пальцах. Музыка Баха – это целый мир, и сегодня я должна его подарить зрителям.

И никто, как и всегда, даже не догадается. Никто не посмеет подумать, что я вижу этот мир не так отчетливо, как они. Они смотрят на него глазами, а я – сердцем. В моей голове он расцветает буйством красок, которых они никогда не увидят, звучит симфонией, которую им не дано услышать. И сегодня, через музыку Баха, я попытаюсь приоткрыть им дверь в этот внутренний мир, показать хотя бы его часть. Сегодня я расскажу им свою историю, написанную не словами, а нотами и чувствами. Сегодня я буду жить по-настоящему.

– Аделина, ты готова? – голос Кирилла прозвучал чуть напряженно. Я почувствовала, как он нахмурил брови, даже не видя его лица. Знала, что он сейчас стоит, подперев бок, и смотрит на меня с укоризной. Вечно я куда-то опаздываю.

Кирилл, мой старший брат. Два года разницы – целая пропасть, особенно когда тебе двадцать шесть, а ему двадцать восемь. Он собирается жениться на Лилии Грейз, моей лучшей подруге, и, казалось бы, должен сейчас выбирать галстук или дегустировать свадебный торт. Но вместо этого он преданно сопровождает меня на концерты и по другим "очень важным делам".

Что ж, для меня это действительно важно. С рождения мне диагностировали ретинопатию. Проще говоря, я почти ничего не вижу. Поэтому Кирилл – мои глаза, мой поводырь, мой самый надежный человек в этом мире. И да, я знаю, что иногда заставляю его ждать. Но что поделать, если мир вокруг такой сложный, и хочется успеть почувствовать его всеми остальными чувствами?

Моя жизнь с самого моего первого вдоха началась с трагедии. Мамы нет. Она умерла, даря мне жизнь. Меня чудом спасли, но эта мысль преследует меня все двадцать шесть лет. Иногда, особенно в тишине по ночам, меня накрывает волна вины. Больно осознавать, что из-за меня у нас с братом не было самого близкого человека.

Нас воспитывал отец… Он был, но назвать это воспитанием сложно. Скорее, мы росли сами по себе, предоставленные друг другу. Кирилл всегда был моим защитником, моим старшим братом, моим всем. Он заменил мне и маму, и отца, насколько это было возможно. Мы выживали вместе, держась друг за друга, в мире, где зияла огромная дыра, оставленная маминой смертью. И эта дыра, как бы я ни старалась, иногда дает о себе знать, напоминая о цене моей жизни.

– Да, Кирилл, я готова, мы можем выезжать, – произнесла я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно, хотя внутри все сжалось от волнения. Сглотнув плотный ком слюны, я улыбнулась Кириллу, надеясь, что он не заметит моей нервозности. Затем, нащупав рукой стену, я взяла стоящую у нее белую трость со светло-коричневым наконечником. Эта трость, хоть и не могла вернуть мне зрение, немного облегчала мою размытую жизнь. Она давала мне хоть какую-то независимость, особенно в те моменты, когда брат не мог быть рядом, прикованный ко мне, словно тень.

– Тогда, прошу Вас, мадам! – размыто, словно сквозь пелену, я увидела, как силуэт Кирилла вытянул руку вбок, жест галантного джентльмена, приглашающего пройти первой.

– Благодарю Вас, сударь, – пробормотала я, стараясь скрыть смущение, и поспешила через входную дверь.

Выйдя во двор, я сразу почувствовала, как солнце обволакивающе укутывает меня своими теплыми лучами. Май выдался на редкость жарким. Я надела свое любимое шелковое платье изумрудного цвета, классического кроя. Все-таки, я скрипачка, и должна придерживаться определенного образа. Волосы собрала в высокий конский хвост, а в макияже сделала акцент на кошачьи стрелки и коралловую помаду.

Лай собак, настойчиво пытался перебить треп моего беспокойного сердца. Я торопливо забралась в серебристую машину брата. Он, заметив мое замешательство, галантно приоткрыл дверь и, подталкивая ладонью в спину, помог мне устроиться на пассажирском сиденье. Затем быстро обошел машину и сел за руль, готовый увезти меня подальше от этого оглушительного шума и тревоги.

– Волнуешься? – спросил Кирилл, пытаясь перебить шум мотора и музыку Баха, доносящуюся из магнитофона.

– Сколько бы я ни играла эту потрясающую музыку, как бы хорошо ее ни знала, я буду волноваться каждый раз перед своим концертом, – отрезала я, чувствуя, как ком подступает к горлу.

Я смотрела вдаль, сквозь лобовое стекло. Пыталась сфокусироваться на облаках, дорожных знаках, мелькающих силуэтах прохожих, но тщетно. Все вокруг расплывалось в неясном мареве, словно мир потерял четкость, оставив лишь размытые контуры.

– Все хорошо, Аделин, ты всегда можешь рассчитывать на мою поддержку, – с чувством сказал Кирилл. Во мне зашевелилась гордость и бескрайняя любовь к этому мужчине, сидящему за рулем. Моя вечная опора и поддержка, мой брат, с которым мы прошли огонь и воду.

– Я знаю, жаль… только отец, как всегда… – с досадой произнесла я, отворачиваясь к окну. Отец предпочел сейчас пить в гараже, чем прийти на концерт собственной дочери. Горечь обиды сжала горло, но я постаралась ее проглотить. Главное, что брат рядом.

Впереди, сквозь размытую дымку, проступил силуэт. Знакомый, но пока безумно нечеткий, он постепенно обретал форму двухэтажного строения. Мое сердце отреагировало мгновенно, зачастив удары. Оно билось так сильно, что я ощущала его пульсацию в горле. Это был он – театр. Место, где сегодня вечером я должна выйти на сцену. Мое сердце трепетало, словно птица, жаждущая вырваться из заточения. Машина остановилась. Я услышала, как хлопнула дверца со стороны водителя. Вцепившись в свою трость, я почувствовала, как открывается дверь с моей стороны. Легкое весеннее тепло коснулось лица. Я сделала шаг навстречу этому теплу, не подозревая, что этот, казалось бы, обычный шаг, навсегда изменит мою судьбу.

Тим, запыхавшись, подбежал к ржавому мусорному баку и заорал:

– Да-а-а, Милош, мы это сделали! – В его голосе звенела чистая, неприкрытая радость. Сегодня мы обчистили уже третье кафе, установив личный рекорд.

Кафе и бары, как оказалось, грабить проще всего, а точнее, грабить богатеньких людей, которые не в состоянии следить за своими вещами.

Мы с Тимофеем называем себя современными Робин Гудами, только вместо Шервудского леса у нас шумные городские улицы. И вместо лука и стрел – ловкие руки и умение отвлекать внимание. Не то чтобы мы раздавали награбленное бедным, но в наших действиях определенно есть доля справедливости, как нам кажется.

Что касается меня, то я Милош. Милош Ионеску. Мне тридцать один год, и, признаюсь, я знаю, какое впечатление произвожу на женщин. Говорят, мои темно-карие глаза обладают какой-то магией. И, знаете, помимо сумочек и телефонов, я люблю "воровать" еще и дамские сердца. Звучит самонадеянно? Возможно. Но такова уж моя натура злодея.

Мы с Тимом знакомы с самой школы, можно сказать, прошли огонь и воду вместе. Была у нас еще и третья голова в нашей банде, но, к сожалению, парень оказался не готов к настоящим приключениям. Помню, как мы решили немного попрактиковаться, так сказать, отточить навыки на местном киоске. Ничего серьезного, просто хотели проверить, как сработаемся в деле. Но наш третий товарищ, видимо, переоценил свои силы. После этого "грабежа" он как-то сразу слился, больше мы его и не видели. Видимо, романтика уличной жизни оказалась не для него. А мы с Тимом остались, и, как говорится, дальше – больше.

– Да-а, – запыхавшись пробормотал я, опираясь руками на колени. Воздух обжигал легкие, а в висках стучало. Кажется, я пробежал целую вечность.

– Так, все, валим! Валим! – отрезвев от бега, начал выкрикивать я. Вдалеке я увидел, как какой-то парень бежит за нами. Кажется, вместо дамской сумочки мы украли сумку какого-то головореза.

Рванув с места, словно нас подгонял невидимый пинок, мы неслись вперед, пока не рухнули на бетонные ступени какого-то двухэтажного здания. Я перевел дух, но тут же заметил, как Тим, до этого излучавший самодовольство, вдруг помрачнел. Его лицо исказилось грустью и унынием. Из здания доносилась мелодия скрипки, такая пронзительная и щемящая, что, казалось, она вытягивает душу.

– Что с тобой, Тим? – озадаченно спросил я, не понимая такой резкой перемены в его настроении.

Тимофей смотрел на меня с грустью, прозвучавшей в его голосе:

– Милош, ты счастлив?

Я приподнял бровь, стараясь придать моменту загадочности:

– А что, по-твоему, значит это самое "счастье"?

Он отвёл взгляд к небу, словно выискивая ответы в плывущих облаках:

– Найти своё призвание, создать семью, быть на "своем" месте.

– Погоди, у тебя есть жена, дети – всё, о чём ты мечтал. Но ведь и в твоей жизни бывают трудности, моменты, когда это призрачное "счастье" меркнет на фоне внезапной горести. И тогда ты сомневаешься, так ли уж ты счастлив. А потом снова наступает просветление, и ты снова чувствуешь себя "счастливым". Так что же это такое, Тим?

– Это что-то мимолетное? – спросил Тим с широко распахнутыми глазами, так будто я только что открыл для него Америку. Увидев его разочарование в глазах, я быстро сообразил:

– Сейчас я не чувствую себя счастливым, Тим, – ответил я, стараясь говорить как можно мягче. Не хотелось огорчать его. Я встал со ступеней и, оставив его сидеть, пошел на зов завораживающей скрипки, доносившейся из здания позади нас.

Войдя внутрь, я сразу почувствовал этот неповторимый запах: заветренные театральные костюмы, старое крашеное дерево… Передо мной расплылась огромная лестница, ведущая на второй этаж. Театральный холл казался таким масштабным, что я немного растерялся. Я почувствовал затылком, как Тим вошел следом за мной.

Тимофей, задрав голову, разглядывал огромную люстру над лестницей. Она была под цвет старого золота и вся искрилась, так что мне даже глаза заболели от напряжения.

– Мы могли бы здесь прилично навариться, – мечтательно протянул он, не отрывая взгляда от потолка.

– Это исключено, – отрезал я, покачав головой. – Слишком крупный куш. Это тебе не в кафешках посетителей чистить. Здесь все серьезно.

– Ну-у, пойдем хоть посмотрим, что там? – Тим кивнул в сторону лестницы, ведущей на второй этаж, и неспешно побрел наверх. Любопытство взяло верх, и я поплелся следом за ним.

На втором этаже творился настоящий бедлам, но это был хаос творческий, живой. Казалось, здесь пульсирует само сердце театра. Актеры и музыканты, словно заведенные механизмы, сновали по коридору, перенося реквизит и костюмы с такой скоростью, будто от этого зависела судьба мира. В воздухе густо пахло гримом и ощущалось то самое волнующее предвкушение, которое бывает только перед большим и важным событием.

Но больше всего меня поразил звук скрипки. Здесь, на втором этаже, он звучал гораздо громче, пронзительнее, чем внизу. Её мелодия словно зачаровывала, манила к чему-то большему, сеяла во мне… счастье. Я не мог устоять перед этим зовом. Как завороженный дудочкой крысолова, я пошел на звук, пытаясь найти его источник и утонуть в этой волшебной мелодии.

– Милош, ты куда это пошел? – глухой голос Тима за спиной прервал прекрасное содрогание скрипичных струн. Я обернулся, стараясь не спугнуть ускользающее очарование.