– Мы непременно найдем скрипку, – сказал Маликульмульк. – Ее еще не успели вынести, она где-то в замке.
– Нет, ее не надо искать, – горестно сказал старик Манчини. – Она улетела.
– Что значит – улетела?
– Она выпила из моего мальчика жизнь и улетела… Маркиз заклял ее, эту скрипку, она вернулась к нему, полная сил! Это была адская скрипка, синьоры! – воскликнул итальянец. – Она отняла у меня моего бедного мальчика… Это судьба, так Бог велел… Я молился, я плакал… все напрасно…
Маликульмульк растерялся. Он посмотрел на Риенци, на Сильвани – оба кивали с таким видом, будто подтверждали мистическое исчезновение скрипки. Тогда он посмотрел на певиц. Аннунциата обнимала Никколо и что-то нашептывала ему в ухо. Дораличе хмурилась.
– Вы тоже считаете, что скрипку унесли злые духи? – спросил ее Маликульмульк.
– Да, синьор. Маркиз ди Негри – дурной человек. Он собирает скрипки, чтобы… чтобы… – тут ее знания немецкого языка оказалось недостаточным, и она коснулась плеча Карло Риенци.
– Это бывает, – сказал певец. – Флейта, или скрипка, или даже клавикорды пьют жизнь из человека, оттого они так дивно звучат. Есть люди, которые платят, чтобы голос звучал… Они поют, как ангелы, и делаются все слабее, все слабее… и умирают…
Сильвани сделал жест, понятный всякому: он беззвучно пригласил Маликульмулька выйти из комнаты.
– Бедный мальчик скоро умрет, – сказал он. – Тут никто не поможет, кроме Пресвятой Девы. Скрипка забрала его жизнь и вернулась к хозяину.
– Вы верите во все это?
– Как я могу не верить в то, что вижу своими глазами? Всякий разумный человек обойдет палаццо ди Негри за три квартала. Только старый чудак Манчини мог отважиться и привести туда мальчика.
– Отчего же? – спросил Маликульмульк.
– Все знают, что маркиз дружит с бесами. Он оживляет покойников, и они ему служат…
– Покойников?
– Да. Вы люди образованные, в это не верите. А мы, артисты, мы люди простые, мы это знаем. Ему нужна жизненная сила, чтобы воскрешать хорошеньких девушек и злодеев, которых судьи отравляют на виселицу. Эти старые скрипки закляты, и дьяволы помогают маркизу находить их и покупать. А потом он их, как охотничьих псов, спускает – и они приносят ему добычу. А часть добычи оставляют себе, оттого их голоса так сладостны. Говорят даже, что он натягивает на скрипки струны, сделанные из человеческих кишок. Отчего, как вы полагаете, никто не хочет ездить вместе с Манчини? Все боятся скрипки маркиза ди Негри!
Высказав все это по-немецки довольно бойко, Сильвани перекрестился.
Маликульмульк был сильно озадачен этой историей. Он видел, что певец искренне верит в злых духов и поднятые из могил трупы. Но что сказать по этому поводу – не знал.
Зато Тараторка была сильно перепугана и даже ухватилась за Маликульмульков рукав.
– Не говорите ничего его сиятельству, – попросил Сильвани. – Не надо огорчать доброго князя. Они оба умрут – сперва Никколо, потом Джузеппе. Джузеппе не сможет его пережить.
– Нет, нет, они не умрут! Его можно вылечить! – воскликнула по-немецки Тараторка. – У нас хороший доктор, я скажу ее сиятельству, он поможет, он непременно поможет! Я сейчас приведу его!
Не успел Маликульмульк строго спросить ее, где это она выучилась подслушивать, как девочка убежала.
– Не уезжайте, – сказал он тогда певцу. – Я обязан доложить об этом их сиятельствам. Я, простите, в злых духов не очень верю.
– Но кто же еще мог вынести скрипку? Она была спрятана, она оставалась без надзора не более четверти часа, и в этой части замка, мне кажется, посторонние не бывают, она для прислуги и для бродячих артистов – вроде нас, – Сильвани произнес это так, что Маликульмульк сразу вспомнил и столицу, и театральный народ со всей его гордостью, которая была оборотной стороной унижения; но если бы только это – актерская гордость умудрялась сделать из унижения нечто вроде дойной коровы для себя, черпала в нем силы и средства, чтобы заставить богатых знакомцев устыдиться за то, что они благополучны и ни перед кем не должны пресмыкаться. Знакомый кундштюк, и лучший способ с ним справиться – не обращать на него внимания.
