Кошмар какой, прямо кровь стынет в жилах… Как бы ужасно ни звучало предположение Гау, наличие сообщника у Харпера отметает многие вопросы. Это объясняет, почему никто не видел старика с коляской. Возможно, Харпер вообще не ездил в Уиттенхэм, а ребенка там оставил кто-то другой, на кого не обратили внимания. Безымянный человек. Безликий. Неизвестный.
Гау делает глоток и отставляет чашку.
– Есть следы присутствия другого человека в доме? Может, кто-то постоянно заходил, но при этом не жил там?
«Дерек Росс», – сразу думаю я, затем отбрасываю эту мысль.
– Пока не нашли. Соседи утверждают, что никого не видели.
– Ну еще бы, в таком-то районе Оксфорда, – кривится Гау. – Это ничего не доказывает.
– Одна старушка уверяла, что к Харперу приходил его сын, однако, как известно, сына у него нет.
– На вашем месте я бы проверил, – говорит Гау, прихлебывая кофе. – Возможно, старикан не так уж съехал с катушек, как вы думаете.
* * *
Чаллоу собирает команду криминалистов на кухне.
– Похоже, список наших задач стал намного длиннее, так что отменяйте запланированные свидания. Управление уголовных расследований с их безграничной мудростью теперь подозревает, что этот дом связан с исчезновением Ханны Гардинер в две тысячи пятнадцатом году. Пока не докажем обратное, он считается местом убийства. Или захоронения. Или и того, и другого.
Нина делает глубокий вдох. Дело Ханны Гардинер ей знакомо – она обыскивала машину пропавшей. Упаковка мятных конфет в бардачке, пятна от сока на детском автокресле, скомканные чеки с заправки. Невыносимые обломки жизни.
– Искать могилу в подвале не стоит, – продолжает Чаллоу. – Там бетонный пол, который не вскрыть без помощи серьезных инструментов. Следов нарушения поверхности нет. Как насчет сада?
– Вряд ли, – говорит Нина. – Просматривается со всех сторон, слишком опасно. Если выкопать большую яму, соседи наверняка заметят.
Она сдвигает штору из бусин и заходит в оранжерею. Стекло изнутри покрылось зеленым налетом, из выживших здесь только ползучее растение, чьи лианы пробиваются сквозь трещины в окнах. На полках горшки с гниющими стеблями: одеревеневшая герань, засохшие кусты помидоров. Пахнет сыростью и затхлой землей. Циновки на полу черные от плесени и разваливаются на куски.
Нина протирает кружок в грязном стекле, чтобы выглянуть в сад.
– А вон там? – показывает она. – Что-то вроде летнего домика или сарая.
К Нине подходят двое коллег. Снаружи заросли сорняков по колено и полно крапивы. Кучей валяется садовая пластиковая мебель, стулья грязные и перевернуты вверх ножками. Срезанную траву пучками бросали где попало. Прямо у ворот стоит большой кирпичный сарай с черепичной крышей, увитой плющом. Некоторые окна выбиты.
– Понимаете, о чем я?
Ближе к строению картина проясняется. К сараю земля берет крутой уклон, так что тот стоит на возвышении.
– Думаю, под этими досками вполне может оказаться пустота, – говорит Нина, просовывая руку сквозь разбитое окошко, чтобы открыть дверь.
Внутри все заставлено старыми банками из-под краски и средствами от сорняков, на полу ржавеют садовые инструменты. Из-под карниза торчит гниющее осиное гнездо, с гвоздя свисает покрытый пятнами защитный костюм.
Чаллоу топает ногой – слышно глухое эхо.
– Кажется, ты права.
Он приподнимает край циновки: из нее сыплются грязь и песок, в разные стороны ползут мокрицы.
– В кои-то веки, – обращается Чаллоу к своей команде, – нам повезло.
