Скучаю по тебе - страница 30



– Хоуп!

Сжимая в руках деньги, я начала продвигаться сквозь толпу, заглядывая через витрины и прилавки в поисках Хоуп. Может быть, она спряталась? Но это на нее не похоже. Я с ней и в прятки-то играть не могла, поскольку она не понимала, что нужно делать.

– …четыре, пять, я иду искать!

– А вот я! – тут же подавала голос Хоуп из-за шторы.

Может быть, она убежала? Но и привычки убегать у нее не было. Она могла пинаться и выворачиваться, но никогда не пыталась убежать.

Я шла будто в кошмарном сне, когда тебе страшно, ты открываешь рот, но не можешь произнести ни звука. Только теперь было все наоборот: я кричала и звала, но на меня никто не обращал внимания.

Неужели ее похитили?! Господи, прошу тебя, только не это!

Револьверные двери выпускали людей на улицу пачками. Может быть, у входа уже ждала машина с тонированными стеклами, когда ее вывели? Но ведь кто-то должен был заметить, как ее вывели наружу!

Хотя, если подумать, на меня в магазине косились, когда Хоуп капризничала, но никто и не попытался спросить, мой ли это ребенок, раз она так вырывается. Никому не было до нас дела – каждый был занят своими покупками.

– Господи, прошу тебя, верни мне ее, и я буду верить в тебя с чистым сердцем!

Я начала мысленно молиться, и вдруг меня осенило: Да ты, наверное, ангелочек?

На улице я бежала не разбирая, кого и где я толкнула и кто задел меня, я должна была найти тот оркестр.

Рядом завыли сирены «Скорой помощи». Господи, прошу, не дай ей броситься через дорогу и попасть под красный двухэтажный автобус!

Успокойся! Сейчас ты дойдешь до оркестра, и она будет стоять там же, где мы слушали музыку.

Ее там не было! Я ее потеряла! Я ее действительно потеряла! Какая же я дура, что ушла из магазина, теперь она будет меня искать там и не сможет найти!

Оркестр начал играть новую мелодию. «Маленький ослик, маленький ослик, на пыльной пустынной тропе…»

Я была в такой панике, что не заметила Хоуп, которая стояла прямо рядом с дирижером. Она настойчиво отказывалась брать за руку взволнованную женщину, собиравшую пожертвования на благотворительность.

– Прекрати меня обнимать! – сурово крикнула Хоуп, когда я бросилась и сжала ее в объятиях. – Прекрати, я сказала!

Она уснула в электричке по дороге домой. С виду – чистый ангел, обнявший плюшевого жирафа. Обдумывая все на спокойную голову, я поняла, что это, в общем, удивительно, как она смогла найти выход из большого магазина и добраться до оркестра. Разве это не доказывало, что она никак не глупее, а может, и умнее многих своих ровесников? Надо будет рассказать миссис Коркоран об этом случае.

Впрочем, может, и не надо. Потому что тогда придется рассказать и о том, что я ее потеряла.

Напротив сидела женщина средних лет с пакетами, полными рождественских покупок. Она кивнула и улыбнулась:

– Какая милашка!

– Видели бы вы ее раньше, – сказала я. – Вопила, как пожарная сирена!

– Не стоит критиковать своего ребенка, – посоветовала она. – Поверьте, найдется много людей, которые сделают это за вас.

Обычно я объясняла людям, что Хоуп мне не дочь, но те секунды, минуты – даже не знаю, сколько на самом деле прошло времени, – когда я поняла, что потеряла ее, заставили меня осознать, что эта девочка была для меня важнее всего на свете. И вдруг мне все стало ясно и понятно, словно снизошло какое-то озарение. Я должна была сделать выбор: продолжать считать, что жизнь ко мне несправедлива, страдать и обижаться или просто принять тот факт, что отныне я воспитываю ее сама. Это было такое облегчение. И Брендан был прав, когда во время нашего последнего разговора велел мне перестать ныть по поводу того, что я не поступила на филологический.