Слабые люди - страница 67

Или…

Или Филипп изначально откажется от пути нормального человека и присоединится к горстке тунеядцев. Разочарование отца, скандал, уход из дому и вот он– бездомный, но свободный, ночует у кого-нибудь из сердобольных знакомых. Игнорируя фразы -"Возьмись за ум!"– он продолжит свое существование либо как алкоголик, возможно, что и наркоман. Либо как преступник. Те еще перспективы, но раз уж оступился, то стоит идти до самого конца! Немногое после этого ждет– и практически все подпадает в криминальную сводку. Или в некролог. В любом итоге– смерть. И никто не придет, не поплачет. Эта мысль тоже не успокаивает. Ничуть. И жизнь уже все– капут.

Он хотел быть водолазом, но прекрасно осознавал, что для этой цели придется пойти по первому пути. По пути, изначально не имеющем, как он считал, поворота в желанную сторону. За учебой и дружно за ней следующей работой все мечты подернутся сначала рябью, затем превратятся в мираж и, едва пройдет секунда, растворятся в рутинном сочетании двух столпов комфортного существования– Работа и Семья. Мальчик помнил рассказы отца о том, как он очень хотел повидать мир, хотел унести свое бренное тело куда глаза глядят и проживать каждый день, как последний. "Но потом я встретил твою мать, мы полюбили друг друга и родили тебя."– увлеченно вещал мужчина, полируя дерево наждачкой, – "Конечно, может показаться, будто я от всего отказался и похоронил свои мечты, но… признаться, это были самые счастливые времена в моей жизни! И сейчас счастливые – ведь мы с тобой. Здесь и сейчас." После этих слов он поспешно вставал, делал вид, что ему срочно что-то нужно сделать и уходил. Раньше Филипп думал, что отец и вправду уходил по делам, но однажды из любопытства проследил, как тот ушел в свой гараж. Тогда-то сын впервые услышал, как его отец давится рыданиями, воочию увидел сгорбленную фигуру, сидящую на полу в кругу света, источаемого голой лампочкой, торчавшей из обрывка кабель-канала в потолке.

"Это еще ничего."-подумал он тогда, – "Когда умерла мама, было в разы хуже."

И в правду – когда умерла мать Филиппа, потеря больнее всего ударила именно по отцу. Будучи ребенком, Фил мало что понимал и осознавал, потому на фразу "Мама больше никогда не придет, сынок. Прости." просто поплакал пару ночей и свыкся. Ведь он был совсем маленький– всего десять лет. Его отец же не смог так легко справиться. Затяжной период вспышек ярости и горя сменился еще более длинной депрессией. Сын был передан родственникам почившей матери, отец же остался на попечении собственного отца, который много лет назад пережил такую же ситуацию. Однако помощь деда не возымела успеха и, выгнав его из квартиры вместе с вещами, отец запил. Пил все время, не щадя себя и свой организм. Так прошло около двух лет, пока он внезапно вышвырнул в мусоропровод все бутылки и решился вспомнить о сыне. Но вернуть Фила оказалось не так-то просто, а неуравновешенный до предела за два года характер только ухудшил положение. Дело чуть было не дошло до суда, но на этом все и ограничилось– Филиппу было уже двенадцать и, поговорив немного с отцом, он изъявил желание жить с ним.

Было очень трудно вновь восстановить общение, но они справились. Поначалу отец держался молодцом, но все-таки сорвался и вновь запил. Тогда же он впервые ударил Филиппа так, что у того пошла кровь из носу. Мальчик не обижался на своего отца, видя, как тот буквально рухнул перед ним на колени, умоляя простить его несдержанность, в тот же момент терзая воротник маленькой рубашонки своего сына. Пытаясь исправиться, отец посвятил себя целиком и полностью воспитанию сына и именно тогда нашел себя в работе с деревом, когда вырезал ему в качестве подарка фигурку орла. Наблюдая за тем, как мальчик радостно играется с новой игрушкой и показывает ее каждому встречному-поперечному, задумался о том самом– быть ему столяром. Если в воспитании сына он пытался найти прощение, то в своем уже хобби находил утешение в минуты прилива сильных эмоций. Иногда, конечно, не обходилось и без срывов– пил и бил сына, за что совесть грызла его изнутри с утроенной силой. Тогда отец просто звал сына, зная, что тот всегда придет, и проводил с ним досуг– учил обработке древесины, возил к знакомым на загон покататься на лошади, иногда ходил с ним в кино. Иногда, если времени было мало, но необходимо было напомнить сыну о том, что он не брошен, отец прогуливался с ним вечером вокруг игровой площадки, помогал вешать на хвойные ветви кормушки для птиц, затем и наполнять их. Более тридцати подвесных "избушек"– дело рук мальчика, увлекшегося птицами, и отцу было приятно наблюдать за тем, как карабкается вверх его малыш, чтобы в очередной раз заполнить донышки. Сын пытался познакомить отца поближе с птицами, но крылатые проказники отказывались подлетать ближе к большому человеку, не выказавшем лояльности. Иногда, поддавшись уговорам мальчишки, отец даже залезал на деревья– не особо высоко, но достаточно, чтобы привести сына в восторг. И все же и это он проделывал через силу, что приобрело характер выкупа у сына прощения, нежели простого желания провести время вместе, заполнив его весельем. Но Филипп был и этому рад. Он любил своего отца и понимал, как ему трудно. И, когда отец в очередной раз распространялся о "счастливых годах", после чего уходил предаваться скорби в гараж, Филипп всегда готовился к оплеухе, принимая ее как факт наказания о напоминании. И через пару лет уже не мальчик, но еще не мужчина не испытал ни страха, ни чувства вины, приняв твердую уверенность, что в этот раз он себя ударить не позволит.