Слабые люди - страница 90
Однажды он сбежал– поводковый крючок слетел с петельки и собачонок пулей унесся прочь, не позволив хозяйке себя догнать. Той ночью, придя в слезах и сорванным голосом после долгих поисков щенка, Софья не могла уснуть, вечно порываясь снова идти на поиски, снова и снова скандаля с родителями, не желавших отпускать дочь одну, понимающих, что в темноте поисков не ведут. Долгая ночь мучила девушку своей нескончаемостью, своей гробовой тишиной– даже редкие ночные птицы, обычно перечирикивающиеся между собой, молчали, равно как и весь транспорт ночных лихачей внезапно был поставлен в гараж. И не единого визгливого "гав" не раздалось с полуночи до шести утра. Подошло время рассвета, но за окном мрак и не думал рассеиваться, навеянный грозовыми тучами, что терзали небо уже третий день. Но Соне было плевать, она больше не собиралась ждать и минуты, пожалев ее даже на умывание. Накинув непромокаемый плащ и сапожки, она выбежала из дому, не переставая громко окликать питомца. Ни звука не раздастся в ответ– ее маленького Аврелия здесь нет, как нет и за пределами "коробки". Где же он? Где же ее маленький друг, в какую глубокую яму канул и взывает к ней, не слышимый, никем не видимый? Насколько сильно голод, мучивший его уже более полусуток, подорвал все силы?!
"Где же ты, малютка?!"
Час, два, три и никаких следов собаки. В отчаянии Соня побежала на филиппово кладбище, страшась найти свежий холмик. Поскользнувшись на влажной листве, упала на колени, рыдая не от боли, но от вступающего в свои права страха. Пока ее отец, тихо препираясь с матерью, готовил распечатки объявления о пропаже и рыскал по файлам в поисках подходящей фотографии, которых Соня наснимала больше двух сотен, она так и лежала в холодной земле, не думая о времени, не думая ни о чем, кроме Аврелия, ожесточенно коря себя за свою бестолковость, обещая расцарапать себе лицо, как только узнает, что с щенком случилось что-то ужасное. "Жалкая, тупая дура!"– раз за разом повторяла она, даже не давая себе отчета в том, что уже колотит себя кулачками по голове, вовсе не чувствуя себя лучше или хотя бы легче. Порываясь встать и побежать по городским улицам, тут же разубеждала себя, что таким образом практически невозможно найти даже человека, чего уж говорить про собаку.
Не ведая о судьбе Аврелия, Софья сильно переживала, проводя целые дни в неотрывных мыслях о нем и о том, что чувствовала. Она поняла, как сильно привыкла, приникла к нему всем своим существом, очень сильно скучая по мягкой гладкой шерстке, темным, блестящим то жалобливой грустью, то неуемной радостью глазкам, смешным обвисшим ушкам и вечно топочущим коротеньким лапкам. Впервые в ее жизни накатила настоящая хандра, пригвоздившая к кровати, лишив последних сил. В этот раз она не играла, не изображала себя той, кем никогда не являлась, по-настоящему переживая чувство потери, не задумываясь о довольно странном ощущении в своих руках, мирно лежащих на одеяле или сложенных у ее лица, чувствующих тепло тела, которого нет рядом. Сродни фантомной боли эта иллюзия ласкала ее рецепторы, легонько щекоча своими эфемерными прикосновениями, вызывая желание обнять и прижать что-то или кого-то к себе, быть с ним как можно более нежной и мягкой. Так она открыла в себе потребность дарить тепло своему питомцу, к которому до этого относилась без должной серьезности. Волнение за его судьбу заняло почти все пространство ее маленького мирка, вытеснив даже переживание за родителей, потребность в любви которых откроется, когда ей стукнет двадцать пять и она будет совсем одна.