Этот чёртов Исаев! Он был двухметровой стеной, мешавшей Максиму добраться до желанного приза, стеной, слишком верной бывшей подопечной и отказавшейся работать на нового хозяина. В чём-то Макс даже был рад такой преданности и, если бы не испытывал к личному Евиному охраннику непонятную неприязнь, возможно, даже оставил бы его на прежней должности, будучи уверенным, что рядом с ним его женщине ничего не грозит.
Но Максим почему-то не мог. Не мог видеть рядом с ней этот упакованный в строгий костюм увесистый шкаф в человечьем обличье, не желал лицезреть, с каким теплом она на него смотрит и как доверчиво прячется за ним сначала от одного жениха, а потом от другого. Ему хотелось убрать верного до тошноты пса как можно дальше от Евы, и он со своей стороны предпринял в этом направлении определённые шаги. Без откровенного криминала, конечно, и всё же... Какая жалость, что у Кирилла оказались куда более стальные шары, чем Макс рассчитывал.
Но ничего, ещё не вечер! Уж кому-кому, а Максиму не занимать терпения. Он и так ждал столько лет, так что сможет продержаться ещё какие-то несколько дней, пока не осуществит задуманное, и тогда... Тогда он, наконец, компенсирует себе эти годы мучительного ожидания, временами перемежающиеся приступами отчаяния, когда казалось, что сладкие надежды воплотить в жизнь не удастся.
Это была первая ночь Державина в новом доме, в бывшем доме Евы... Побрезговав занимать чужие апартаменты, всё ещё наполненные вещами хозяев, Макс выбрал одну из комнат для гостей (самую роскошную, разумеется) и пока остановился в ней. Максим ложился, взбивал кулаком подушку и пытался заснуть, потом вставал и ходил по комнате, затем снова ложился и так по кругу... Наконец в очередной раз поднялся и вышел в коридор. Постоял, подумал немного... и двинулся туда, где, как уже знал, располагалась спальня Евангелины.
Постояв немного на пороге, он с несвойственной ему нерешительностью открыл дверь, включил свет и осмотрелся. Да-а-а, всё здесь дышало ею, каждая вещичка наверняка была наполнена смыслом, такая уж она, Ева. Наверное, и вон тот маленький плюшевый мишка что-то значил... Или вот эта статуэтка дельфинчика...
Обойдя комнату, Макс улёгся на упругую кровать, застеленную бледно-розовым шёлковым покрывалом в мелкий бордовый цветочек, и посмотрел на бордовые с розовыми цветочками шторы. Эх, типичная девчонка и любительница розового. Интересно, а она лежала на этой постели, как и он, глядя на шторы? Или же смотрела в потолок с причудливой лепниной, похожей на завитки крема на торте? А может, в экран смартфона, читая грязные статейки о себе самой?
На мгновение Державину стало стыдно и за эти статьи, и за насильственный поцелуй, и за те слёзы, которые стояли в глазах Евангелины, когда она держала в объятиях сначала потерявшего сознание отца, а потом мать. Но он заставил себя отогнать эту слабость, пошатнувшую было его решимость. Нет, поздно отступать, он слишком далеко зашёл и должен достичь желанной цели, цели, к которой стремился долгие годы, с того самого дня, когда в его класс вошла самая прекрасная в мире девчонка и села не рядом с ним, а сама по себе.
Так Максим и заснул на её постели поверх покрывала, утопая в нежном девичьем аромате, который отчаянно хотел ощутить вживую, прижавшись к его владелице. И эта ночь прошла для него удивительно спокойно, овеянная неповторимой женской атмосферой, той атмосферой, в которой он отныне мечтал засыпать и в которой желал просыпаться.
