9. Глава 9
– Я… должна подумать…
Ева попыталась высвободить косу из пальцев Максима, но он не пустил, а его взгляд по-прежнему не отрывался от лица девушки.
– Хорошо, Ева, думай, – позволил он. – Думай. Но не забывай, что лечение твоего отца не терпит отлагательства. И хотя я искренне желаю, чтобы он подох как можно скорее (не смотри на меня так, говорю как есть), но готов помочь тебе поставить его на ноги.
– Почему? – спросила она, также изучая его лицо, запоминая и записывая в памяти все изменения, которые произошли с Максимом с тех пор, как он был школьником. Узнавая и одновременно не узнавая в нём того нелепо одетого одноклассника, что подошёл к ней на дискотеке. Сейчас никто бы не осмелился даже предположить, что этот элегантный и (чего уж греха таить) весьма и весьма привлекательный мужчина с несколько хищным прищуром тёмно-зелёных глаз был когда-то презираемым всеми мальчишкой, который тем не менее гордо сносил звание изгоя и не боялся противостоять толпе. – Зачем ты всё это для меня делаешь? Вернее, собираешься сделать?
– А сама не понимаешь?
– У меня есть пару версий, но я бы предпочла услышать ответ от тебя.
Максим ещё пристальнее вгляделся в обращённое к нему лицо девушки, на котором читался вопрос. Похоже, она действительно не понимала, но у него не было ни малейшего желания объяснять настолько элементарные вещи. Более того, в душе снова зашевелилась обида. Неужели ей так трудно осознать, что простой работяга, которым он был когда-то, впахивал до седьмого пота главным образом для того, чтобы подняться, занять достойное положение и дотянуться, наконец, до недоступной в былые годы принцессы?! Неужто она забыла тот позор, который он пережил на дискотеке и после неё, когда посмел покуситься на то, что в его жалком положении считалось недосягаемым?
Ну да, она ведь тогда молча отвернулась и гордо ушла, а теперь словно и правда не понимает, какую лавину грязи и издевательств спустила с цепи с этим своим (вроде бы) невинным поступком. Как больно ему было смотреть на её удаляющуюся спину и понимать: всё кончилось, даже не начавшись, и как хочется встряхнуть в глупой надежде, что у неё откроются глаза и она всё же поймёт: он больше не грязь у неё под ногами, а достоин стоять на той же ступени и претендовать на место рядом с ней. Да, «из грязи в князи», да, бывший нищеброд, но зато сумел выползти из беспросветной нищеты и даже сбросить с «Олимпа» её зазнавшегося папашу.
Хотя нет, по-настоящему ему больно именно сейчас, потому что Евангелина находится всего в десятке сантиметров и при желании он запросто может не только до неё дотронуться, а сделать ещё массу вещей, о которых мечтает уже не один год, но в то же время она настолько далека, что кажется чужой. И пусть она не такая, как её самоуверенные родители, и не говорит гадости ему в лицо, но молчание подчас бывает куда ужаснее самых гадких слов, молчание в тот самый момент, когда ты ждёшь хотя бы одного-единственного слова.
Его пальцы, игравшие с её волосами, замерли, а потом выпустили девичью косу, из-за чего на лице Евы отразилось явное облегчение, ещё больше задевшее Макса. Так, значит, да? Старый недостиранный мишка нам ближе живого человека? Максим глядел на несчастную игрушку, которую девушка так отчаянно прижимала к себе, словно отгораживаясь от собеседника, и, к собственному стыду, отчаянно завидовал этому медведю, который прильнул к груди Ланской и был для неё таким желанным и важным. Почему, почему она так сердобольна по отношению к неодушевлённому предмету, но столь жестока к человеку, который, как оказалось, этот предмет воплощает?!
