Сладкие грёзы - страница 14

— Никита?

Я не слушал тебя, извини.

— Давай, пожалуйста, договоримся, что отныне ты не станешь так резко пропадать? Мы очень за тебя волнуемся, — вновь заводит шарманку Рома, когда въезжаем во двор моего дома.

Хмыкаю, тушу сигарету о ладонь и хватаюсь за ручку. Аня морщится, а я распахиваю дверь и ерничаю:

— Конечно. Сыграем в семью, будем пить в обед чай с печенюшками, а по вечерам делиться секретиками.

Рома снова заводится.

— Воронцов! Куда ты пошел? Я не договорил!

Поворачиваюсь и, разведя руки в стороны, пожимаю плечами.

— Просто брось меня. Баста, Сташенко.

Мой хохот разлетается по темной улице и отражается от бездушных стен. Задрав голову, рассматриваю фонарь под навесом. Соседи трижды перекрестились и вызвали полицию. А кто-то еще не спит и наблюдает из окон за моей истерикой.

— Я наркоман, порченый товар, плохой мальчик. Аларм, беги! Иначе девушку у тебя отобью, — машу на прощание, игнорируя крики в спину.

В подъезде, где пахнет моющим средством и тихо шумит телевизор в подсобке вахтера, я сползаю по стенке. Ткань футболки шуршит от соприкосновения с шершавой поверхностью.

Дом элитный: не страшно сесть на пол или прислониться к чему-либо. Ни оплеванного лифта, ни загаженных углов. Без опаски устраиваюсь на холодном бетоне, вытягиваю ноги и достаю из смятой пачки последнюю сигарету.

Перед глазами жуткая картинка с предупреждением от Минздрава — рак легких. Какая гадость.

Собирать бы дальше пыль, но меня накрывает маленькая тень. Кто-то настойчиво тянет за рукав, пытается поднять. Открываю один глаз, затем второй. Вижу спутанные светлые волосы, испуганный взгляд и худое лицо с хрустальной кожей.

— Ты мешаешь мне морально разлагаться.

Девочка молчит, губы поджаты, но с упорством носорога она толкает меня в бок и знаками выказывает беспокойство.

— Что опять? — позволяю ей прижаться крепче и утыкаюсь носом в светлую макушку, когда Васька забирается на колени.

— Она опять не ложилась, тебя ждала. Где ты шастал?!

Не люблю детей. Никаких. Ни подростков, ни маленьких пупсов, как из магазина игрушек. Они гадят, орут и постоянно что-то требуют.

Прямо как сейчас.

На меня недовольно смотрит Федька Соколов — сын Аллы.

Год назад она сидела на дне наркотического болота, которое засасывало ее все глубже. Я согласился ей помочь, но весьма оригинальным способом — предложил купить у нее сына. Шутки ради.

Нужен мне какой-то сопляк, господи. Я бы все равно сдал его в ближайший приют.

Но она отказалась и отправилась на лечение. Тогда я поверил, что человек может все. Только Алла не справилась, и очередная ломка стала для нее отправной точкой в ад. И спустя три недели ее нашли мертвой.

Кто-то умирает, кто-то живет. Несчастные дети наркоманов становятся сиротами.

Как Федя, который сбежал из приюта после оформления и долго бродил по городу, пока полиция не нашла его спустя неделю. С ним была глухонемая девочка. Оба грязные, худые и с несчастными глазами.

Как у того щенка…

Фу.

Ненавижу детей. Честно.

— Сдам вас в детский дом.

— Месяц обещаешь, — иронично отвечает Федя

— Завтра и сдам. Вы здесь живете незаконно, — пожимаю плечами и слышу тихое дыхание. Ну, блеск, мелочь на мне заснула.

— Тогда заплати кому надо. У тебя денег хоть жопой жуй.

Вот у Феди ни стыда, ни совести. Без комплексов парень. А несколько месяцев назад в трубку ревел, просил найти и спасти маму.

Я не знаю, зачем продолжаю их кормить, одевать и пытаться что-то там вырастить. Мне не нужны ни эти дети, ни любые привязанности и отношения. Я не добрый самаритянин, вон, даже собаку себе не взял. Из меня ужасный опекун, который заказывает на дом пиццу и беззастенчиво эксплуатирует детский труд — они постоянно убирают в квартире мой хлам.