Для того, что пытался объяснить каменных дел мастер настырному гостю, в его языке явно не хватало слов. Но угроза физической расправы была реальной, пожить еще очень хотелось, и он говорил, говорил…
Он говорил, и Женька в конце концов что-то понял – кажется, понял. Сколько-то лет назад – больше, чем длится здесь жизнь человека – в племени (или что тут у них такое?) появился некий человек. Он как-то сумел столковаться с вождем и занять свое место в обществе – не слишком высоко и не очень низко. Он был хорошим охотником, но часто совершал странные поступки, вел себя неправильно. Те, кто долго находился рядом с ним, тоже становились странными. Жизнь племени стала не такой, какой должна была быть. Хуже или лучше? Не такой, не правильной, и все стало не так. В конце концов его то ли убили, то ли прогнали, то ли он ушел сам. Но неправильность оставалась еще долго. Какое-то время потом люди сразу убивали чужих и тех, кто живет, поступает ненормально. Постепенно все наладилось. Потом забыли.
– Ну, хватит, не напрягайся! – сжалился наконец слушатель. – Я уже понял больше половины. А на меня-то ты почему набросился?
В своем вымученном ответе Кар употребил выражение, которое не разделяло реальное действие и его обозначение:
– Ты сказал – сделал, как он.
– М-да-а-а, – Женька почесал затылок. – Что, и следа от этого чужака не осталось?
– След? – калека недобро улыбнулся. – След, может быть, еще остался! Но, кажется, уже последний. Вон там, сбоку от входа. Можешь посмотреть, раз такой любопытный.
Наученный горьким опытом, Женька предусмотрительно подобрал тушку последней куропатки и стал пробираться в указанное место. Там в темноте копошились дети. При его приближении они исчезли, чтобы сразу же начать шептаться у него за спиной. Он наугад поворошил рукой груду обрывков шкур и старой сухой травы. Под ней кто-то был, и пришлось придвинуться ближе, чтобы рассмотреть.
Ребенок или подросток. Обтянутое кожей лицо, глубоко запавшие глаза, воспаленные веки: истощение. Очень сильное. Но дышит.
Женька привычным движением надорвал кожу на лапах птицы и содрал ее чулком вместе с перьями. Подумал, оторвал одну ногу и вложил в холодные пальцы.
– На, поешь! Тебя как зовут, парень?
Он совсем не был уверен, что это мальчик, и наклонился еще ниже, чтобы услышать ответ, но ребенок молчал. Он сосал, облизывал, пытался жевать беззубыми деснами маленький окорочок куропатки.
За спиной шептались:
– Давай, ты!
– Нет – ты!
– А если…
– Не, Кар сказал, что он не дерется.
– Вон, Нара пускай!
– Нара, иди!
Выпихнутая вперед, в поле зрения оказалась маленькая чумазая девочка. Она присела возле лежащего ребенка, опасливо покосилась на чужака и начала заученно канючить тоненьким голоском:
– Умик, а, Уми-и-ик! Я есть хочу-у-у! Дай мне пое-есть! Да-а-ай, Умик!
Ребенок вздрогнул, перестал мусолить мясо и открыл глаза. Женька с трудом разобрал его шепот:
– Это ты, Нара? Возьми…
Быстрым кошачьим движением девочка выхватила добычу и исчезла. Дети ликовали, давились от смеха:
– Получилось, получилось!
– Тише вы, тише! Может, он ему еще даст!
– Я, я пойду!
– Нет, я! Моя очередь!
Женька бросил куропатку, выскочил из вонючей полутьмы дома и помчался вверх по долине, не разбирая дороги: «Где тут у вас зайцы, птицы, суслики?! Хоть кто-нибудь?! Пусть даже олень-рогач! Справлюсь голыми руками! Вот прямо так: догоню и завалю!»
Но, как назло, никого вокруг. Зато накатывают, выползают из глубины памяти воспоминания, которые, казалось, давно забыты. Вылезло даже то, самое первое, раньше которого почти ничего нет…
