Он, конечно же, с детского сада еще, клялся в вечной любви, но Ольга отшучивалась, ничего не обещая. Ну, не воспринимала она Ибрагима в роли жениха и мужа и все тут. Дружить с ним привычно, хорошо, интересно, а вот любить… не уверена. И Ольга регулярно писала подробные письма Эдику, который настойчиво называл ее своей невестой.
Ольга приехала домой и застала мать в слезах.
– Что случилось?
– Баба Катя заболела. Инсульт. Позвонили соседи. Лекарства срочно нужны. Я все купила по списку, а Костя уехал в командировку на неделю. А я сама не дойду.
– А тебя никто и не посылает. Говори чего еще купить. Если поторопиться, то на вечерний поезд успею.
Ольга смотрела в окно вагона. Удачно села, хоть и не сразу получилось это место занять. Рюкзак набит под завязку. Дотащить бы. Почтово-багажный поезд плюхает медленно-медленно, чуть не у каждого фонарного столба встает. А на другом и не доедешь. Скорые на полустанках не останавливаются. Вагон то пустеет почти наполовину, то набивается битком, а она все едет. И мысли в голове крутятся невеселые. Баба Катя. Добрая, теплая, ласковая. Седая голова под синим в мелкий цветочек ситцевым платочком. Руки мягкие, быстрые. Жалко ее. Оказывается, даже бабушки стареют и начинают болеть. Теперь привезти бы все вовремя. А фельдшер там есть, по крайней мере, раньше была, молоденькая такая. Эх, сколько лет я в Поречье не была? Со школы получается. Шесть лет. Или уже семь? Давно. Вспомнить бы дорогу! Тридцать километров тайгой не шутка. А вдруг кто попутчики будут? Хорошо бы!
Вот, наконец, платформа Сосенки. Народу выгружается много. Сумки, баулы, мешки… На бетонной платформе пассажиры делятся на два потока. Кто налево – в саму деревню Сосенки. А кто направо и через железнодорожные пути, как и Ольга, те – в дальние деревни. За противно пахнущими креозотом шпалами и блестящими на солнце бесконечными рельсами расчищена бульдозером широкая площадка. И темнеет подступающая совсем близко тайга. И две грунтовых дороги под углом градусов в сорок. Которая нужная? Не помню. Вроде бы левая? А если нет? Надо спросить пока люди не разъехались. А то потом не у кого будет, разве что у медведя.
На площадке светло-серый уазик-буханка, и в него грузятся ее бывшие попутчики. Три полноватых женщины и два почти одинаковых мальчишки подростка, оба густо-рыжие, разве что один чуть пониже ростом. Их вещи в распахнутые задние двери впихивает коренастый мужчина в камуфляже. Громоздит объемные сумки на уложенные в два яруса крафт-мешки. Похоже, цемент везут. С переднего пассажирского сиденья в приоткрытую дверь выглядывает гладко лысая и одутловатая широким усатым лицом круглая голова. Пока Ольга подходила, мужчина уже взялся за дверь, закрывать.
– Извините, не подскажете, которая дорога на Поречье?
– Вон та, – сразу махнул рукой водитель, и уже потом, осознав, хитро прищурился, спросил:
– А лишку шустрая туристка хоть знает, сколько километров до того Поречья?
– Примерно. – И удивилась: А почему туристка?
– А разве не видно? И тем более, я местных всех знаю.
– Ну, я тоже частично местная. Только не была тут давно. Я – Владимира Ларионова внучка.
– Это, который конюх что ли?
– Да.
– Эвон, оно что! И он тебя не предупредил, что ты до темноты, по любому, не дойдешь?
– Значит, заночую,– упрямо набычилась Ольга.
– И не побоишься? Одна в тайге?
