С этой комиссией и так живого места на стенках не осталось, а тут еще вот: «Наш выпуск».
Выпуск… ну да. Каждую эту физиономию новоиспеченных токарей поммастера Пожарский запомнил на всю жизнь, сам лично обтачивал эти «полешки» под слабое подобие людей. Старался изо всех сил, как и весь педсостав, а на выходе получились не более чем буратины, «заготовки» для нормальных специалистов. Удивительно легкомысленные ребятишки. Отъелись за сытые годы, и все им трын-трава – слушают вполуха, смотрят вполглаза, работают на восьмушку, чтобы не вспотеть.
И все-таки выпустили, к тому же большинство уже пристроено, а остальные пусть отдуваются. Однако не успели утереть трудовой пот и перевести дух, как на пороге появилась новая партия «пней», еще похлеще.
Корень зла крылся в детском приемнике-распределителе, он же ДПР, который заселили, наконец, в бывший кинотеатр «Родина». «Дефективных»[1] долго не заселяли, поскольку помещение дышало на ладан, было напрочь убитое, с допотопным отоплением – котел с разводкой самотеком, уборной во дворе, плесенью на кривых стенах, протекающей крышей.
Все это требовало нешуточного ремонта, а денег и людей, насколько можно было судить, выделялось недостаточно.
Наконец, ДПР въехал – как подчеркивал капитан Сорокин – на его седую голову. Хотя на деле напасть свалилась на другие головы: на плешивую Семена Ильича, директора ремесленного, на горячую мастера Вани Белова, на квадратную от забот Кольки Пожарского и так далее.
Для Сорокина же ни гром не грянул, ни небо не упало на землю – в связи с появлением ДПР никаких противоправных завихрений не происходило. Дефективные физически не могли ничего натворить.
Как объясняла Сергеевна – Введенская, инспектор детской комнаты милиции, к которой Пожарский наведывался отмечаться, – ДПР – это вовсе не колония и не тюряга, как говорили сначала. Это что-то типа перевалочного пункта для беспризорных ребят. Туда свозили пацанов и девчат в возрасте до шестнадцати лет, которых отлавливали в Москве и ближайшей округе. В ДПР их осматривали, опрашивали, отмывали, одевали, при необходимости подлечивали. На все это, как объясняла Сергеевна, по правилам отводилось не больше двух недель, потому что задачей ДПР было именно распределять, то есть решать, куда дальше всех девать. Находились родители – отправляли к ним, не находились – оформляли по нормальным детдомам, а отчаянных оторв – по колониям.
Много ли таких неисправимых было – неизвестно. Те, кто выходил за забор ДПР, передвигались исключительно чинно и в сопровождении специальных вертухаев – эвакуаторов, как называла их Сергеевна.
Как-то Колька заглянул к Ольге в библиотеку, один такой организованный табунчик и пришел в сопровождении такого ветхого товарища, что удивительно было, как он вообще ногами перебирает. Он еле дошел до места и упал на стул, отдуваясь и утирая пот. Несмотря на это, воспитанники вели себя чинно-благородно: сами нашли нужные книжки, робко выстроились около стола с каталогом.
Ольга, окинув их не особо приветливым взглядом, спросила:
– Под чью ответственность предполагается брать книги?
Почтенный старец-эвакуатор, ни слова не сказав, побрел к директору Большакову. Тот вскоре сам явился и предписал:
– Товарищ Гладкова, книги товарищам выдавать.
– На чье имя записывать? – уточнила Оля.
– На имя товарища в рейхе.
Колька так удивился, что даже высунулся из-за полок:
