– Не могу ничего сказать пока что… Да и вряд ли это вам интересно. – она вдруг скрестила руки на груди, словно ей стало холодно.
– Почему же? Мне очень интересно, – ответил я довольно искренне.
– Вот как? – переспросила она, – И в какой же связи вам это интересно?
– Да как вам сказать… Просто, мне кажется, что я впервые в жизни на допросе, – как мне показалось, я тогда ловко, ушел от ответа.
– Что? – Зейнаб заразительно засмеялась, – Зачем же мне вас допрашивать? Просто сидим болтаем…
– Вы сами-то верите в то, что говорите? – спросил я и стал следить за ее реакцией.
– Ладно, вы правы… я вас сразу «увидела», еще на лекции… Мне нужно объяснять, что это значит?
– Нет, – ответил я спокойно, – и что теперь?
– Да ничего… Пойдемте, расскажете, что вы все-таки ищете… Я, конечно, ничего не обещаю, но думаю, что эта беседа будет не более бесполезна, чем эта лекция.
Мы встали и пошли в сторону Софийской площади. Она взяла меня под руку и это было даже приятно. Шли мы медленно. Я рассказывал о том, чем занимаюсь, о том, что считал достижениями и о провалах тоже. Она слушала не перебивая. Иногда Зейнаб почему-то прижималась щекой к моему плечу, но я чувствовал, что это вовсе не прилив нежности. Ведьма и нежность – это почти несовместимые понятия, хотя, и тут, конечно, есть свои нюансы. Во всяком случае, так я это понял из писаний Бар Сунуфа. Собственно, он писал, что у ведьмы даже может быть семья, но никто в семье никогда не догадывается об ее истинной сущности. Те же, кто знает ведьму именно в этом качестве, редко остаются с ней надолго. Признаться, я тогда так и не понял, что именно он имел в виду.
– Хорошо… беседы не помогли, —констатировала она, – Это понятно… И что ты делал кроме этого?
Мы уже как-то незаметно перешли на «ты», и это случилось настолько естественно, что я и не понял, когда и как именно это произошло.
– Да как тебе сказать? Пытался, например, с растениями общаться…
– Понимаю, – сказала Зейнаб очень серьезно, – И как?
– Ничего… Просрал случай за случаем… Прости уж мой французский. Но я в тупике и тут уж не до куртуазностей.
– Все нормально. – ответила Зейнаб слегка прищурившись, – Я все понимаю. Хотя… на будущее… Соблюдение чистоты языка – это может быть довольно важно. Но об этом тоже чуть позже.
Затем она снова прижалась щекой к моему плечу и вдруг спросила:
– Что ты скажешь, если я предложу познакомиться чуть ближе?
***
Я проснулся от того, что Зейнаб гладила меня по носу.
– Вставай! – сказала она твердо. – Мама ушла за молоком. У тебя минут десять чтобы смыться.
Я сел на кровати, нашел все предметы своего туалета, и минут через пять уже стоял в дверях. Зейнаб чмокнула меня в щеку, привстав на цыпочки, и сказала:
– Я, кажется, все о тебе поняла. Думаю, что я смогу тебе помочь.
– Помочь? – удивился я.
Но Зейнаб уже открыла дверь и вытолкала меня наружу.
***
На тот момент, я был холост уже три года с лишком. С бывшей женой мы сошлись как-то впопыхах. Большая страсть и все такое… Через год уже мне, да похоже и ей тоже, стало понятно, что это тупик, но пока что никто упорно не хотел себе в этом признаваться. Все шло как-то себе и шло. А еще через год она начала эдакие разговоры «издалека», все приводила разные примеры из жизни, и наконец, все-таки предложила разбежаться на какое-то время, чтобы прийти в себя, осмотреться, что ли, ну и тому подобное… Я понимал, что значит это «на время», но противиться все-таки не стал, хотя мне и было непросто с ней согласиться. Я понимал, что та большая страсть уже давно угасла и осталась лишь привычка, распрощаться с которой было, в сущности, совсем не жаль, хотя и отнюдь не просто в тоже время. Кроме того, я давно хотел уехать из страны, а Лера – моя бывшая – была категорически против. А общем – разбежались мы слава богу тихо, без скандалов и лишних оправданий и обвинений.
