Игореша струхнул, подался было в бега, но был снят с трапа самолета; следователь взглянул в бегающие глаза, все понял, предложил сотрудничество… О собственной роли в деле жучок благоразумно умолчал, зато про своего благодетеля наговорил столько всякого, что Фемида по такому случаю прозрела, и папа несостоявшейся невесты отправился за решетку, напоследок внятно посулив «зятьку»: «Я тебя, Гаря, закопаю!» Поскольку шутить такими словами и тем более бросать их на ветер в Огородах не принято, жених поставил перед собой гамлетовский вопрос и сделал выбор в пользу «ту би». Остальных полагалось убедить в обратном – он отныне «нот ту би».
Суров-Сурок неделю прятался от всех и вся, мыкался по чердакам-подвалам, а к исходу седмицы созрел, решился и написал любимой прощальное письмо на заранее обрызганной соленой водичкой бумажке. В кратком послании покаялся в содеянном и открыто изложил намерение навсегда кануть в донскую пучину, а завершил словами «Прости за все, передай папе мой нижайший поклон и, прошу, не плачь. Бог мне судья, Он явился во сне и указал путь – путь страшный, но такому как я, Иуде во плоти, иного, видно, не дано. Искать меня живым не стоит трудов, а коли не доедят раки – отыщут водолазы».
Так впервые безвестно пропал Игорь Федорович Суров. Искали его, разумеется, тщательно, причем не пожарные и не милиция, а люди серьезные, сердитые и знающие в таких делах толк. По всей стране мгновенно разлетелись петиции с подробным описанием внешности искомого и его фотоизображением, благо интернет способствует; к розыску подключилось все паучье племя от мала до велика – соратники, их бывшие сокамерники, подельники… Увы, принятые меры результата не дали, через полгода невеста сняла черное и вернулась к прежнему разгулу, братва понемногу успокоилась – похоже, Гарик-Сурок и впрямь утопился сдуру. Или со страху – немудрено.
Некоторые сомнения у отдельных наиболее посвященных все же оставались, ибо вместе с несостоявшимся женихом исчезла малая толика накопленного в приданое золотишка да камушков плюс чуток валюты. И – самое интересное – его паспорт. На дне-то и одно, и другое, и третье вроде как ни к чему… А по прошествии нескольких месяцев в городе на Неве словно из ниоткуда возник некий неопределенных лет мужчина, называвший себя «инок Феодор». Ему можно было дать и сорок, и шестьдесят, лицо скрывала клочковатая седая борода, волосы – нечесаные и тоже с обильной проседью – висели неопрятной гривой. Сутулый, худой, прихрамывающий старец поселился в шалаше, своими руками обустроив его в одном из полуразрушенных безымянных склепов на Северном погосте северной же столицы.
Одевался странный поселенец под стать прозвищу – носил подпоясанные веревкой полотняные штаны, грубую черную безразмерную рубаху с выпущенным поверх нее медным крестом, суконную шапку, кирзовые сапоги, а в холода – еще и пальто-балахон, тоже суконный и серый. Полиция мужиком вплотную не заинтересовалась, настоятель ближнего храма посмотрел на его убогое жилище, вздохнул, молвил: «На все воля Божья», осенил крестом и оставил без дальнейшего внимания. Зато слава о новоявленном отшельнике разнеслась среди местных бабулек, и у инока вскоре образовалась своя паства. Сердобольные старушенции могли часами стоять у склепа, ожидая появления «старца» и держа в руках принесенные дары – ломоть хлеба, кусок сала, пяток яиц…
