– …вы запомнили убийцу?
– Понимаете, если бы я могла увидеть убийцу…
– …увидеть?
– Да… вы понимаете, я не могу видеть, поэтому я только слышала шум борьбы, крики, а потом… все стихло.
– Будьте любезны, пройдемте с нами…
Мне не по себе, я не понимаю, почему меня просят пройти с ними, что я такого сделала, не я же убила, в самом-то деле, а то может еще и про меня думают, что я убила…
– Так что вы говорили? – строго спрашивает следователь.
– Да, собственно… что не запомнила…
– Нет-нет, вы еще что-то говорили?
– Ну…
– Что. Вы. Говорили.
– Я говорила… что если бы я мгла увидеть убийцу…
– Вот-вот, увидеть, что вы имеете в виду?
– Ну… то, что я не могу видеть… к сожалению…
– А что вы подразумеваете под этим самым… видеть?
Спохватываюсь, понимаю, что просто не смогу ему объяснить эту нелепую фантазию, что бы было, если бы я могла ощупывать предметы, не прикасаясь к ним, на расстоянии от предмета понять, какой он формы…
– Нет, вы понимаете, видеть, видеть… – следователь щелкает пальцами, – я тоже думал о чем-то таком… Да что греха таить, наверное, все мы грезили о чем-то подобном…
– …так это вы… вы… – показываю пальцем в сторону убийцы, – я узнала вас… узнала…
– Очень рад, я от вас и не ожидал ничего другого… вы просто молодец… Ну что… позвоните в звонок, сдадите меня полиции?
Замираю, а что, какие еще могут быть варианты…
– …или попробуем договориться?
– И о чем мы можем договориться? – говорю, снова ускользаю от него в сторону.
– Ну… например… насчет «увидела»…
– …да ничего я вас не видела, что вы, в самом деле…
– Вот именно. Не видели. А я вас видел.
– Вздрагиваю, как от удара.
– Вы… вы что… умеете…
– …представьте себе, да.
– Тело прошибает ледяной пот.
– А не хотели бы попробовать?
– Фыркаю:
– Ага, я подойду к вам, а вы меня и прирежете…
– А для этого вовсе необязательно подходить… вот… возьмите…
– Нашариваю свои перчатки, торопливо натягиваю на руки, осторожно прикасаюсь к чему-то, положенному на стол, что-то длинное, гибкое, тонкое, похожее на палку…
– Это… это…
– …то, что вам нужно… попробуйте…
Протягиваю палку, она упирается в стену, другую, с легким стуком касается окна…
…оборачиваюсь, пытаюсь коснуться убийцы – понимаю, что не успела, он ушел – бесшумно, неслышно, как умеет только он, – остаюсь наедине с «видеть», с наслаждением ощупываю стены, не понимаю, как я сразу до этого не догадалась, как никто из нас… чш, чш, об этом никому ни слова… Тороплюсь на улицу в лабиринты сада, попробовать свой новый дар, упорно отгоняю от себя тревожные мысли, что «видеть» – это что-то другое…
Три, запятая, четырнадцать.
Три, запятая, один, четыре.
Повторяю про себя – нет, не чтобы не забыть, собственно, ничего и не случится, если забуду, но лучше – не забыть, чтобы осталось хоть что-то, за что уцепиться мозгу, что-то, что было в самом начале – три, запятая, один, четыре…
Дальше там много чего – вспоминаю, удивляюсь сам себе, что помню дальше, даже соревновались, кто дальше запомнит, я доходил до ста тысяч знаков, О обскакал меня, запомнил до ста двадцати тысяч знаков. Пытаюсь вспомнить, что за О, память упорно не хочет выдавать, не то Олег, не то Оливер, не то Орочи, не то Омкар – память путается, даже не может вытащить из прошлого страну, и цепляется то за ливни, хлещущие по зарослям бамбука, то за непроглядную метель, подсвеченную фонарями, то за ветер, готовый сдуть не только шляпу, но и волосы, и голову.
