Старушка поджала и без того почти отсутствующие губы и с подозрением уставилась на Светлану.
– Доброе утро, – ответил Дежин на Петровнино шипящее «здрас-сте», понимая, что дежурная вежливость не спасет его от дворовых сплетен.
Уже в лифте ему в голову пришла запоздалая мысль о том, что дома не убрано, а в мойке, полной немытой посуды, подсыхают на тарелке следы вчерашнего ужина. Сделать с этим ничего было нельзя, и Дежин просто отмел сожаления в сторону. Колымага кабины дернулась, останавливаясь, и двери разошлись в стороны со скрипом и бряцаньем.
– Направо, – подсказал Максим, пропуская Светлану вперед.
Она послушно повернула и безошибочно нашла его дверь.
«Как, черт побери, у нее это получается?» – удивился он, доставая ключи.
Матрос встретил их басовитым мявом и резко замолчал, уставившись на гостью.
– Кот? – повернула голову к Дежину Светлана.
На бледном от усталости лице появилась удивленная гримаска: вскинулись брови, на миг разгладилась морщинка между ними. Пожалуй, это было первым проявлением эмоций за все утро.
– Да. Матрос. Матроскин вообще-то. Не бойтесь, он мирный…
Гостей у Дежина почти не бывало, так что особой уверенности в своих словах он не испытал. Для вящего спокойствия пришлось грубовато отпихнуть Матроса с дороги, и кот, укоризненно взревев, унесся в комнату, елкой распушив хвост.
Усадив гостью на диван, Максим рванул в кухню. В холодильнике нашелся сыр, половина шоколадки с орехами и вяловатое яблоко. Сыр и яблоко он нарезал, шоколадку просто поломал и водрузил весь небогатый ассортимент закусок на тарелку. Початая бутылка «Чивас Ригал» дополнила меню. Так, с тарелкой в одной руке, стаканами – в другой и с бутылкой под мышкой, он и замер на пороге комнаты.
Матрос вальяжно расхаживал по коленям Светланы туда-сюда, украшая длинной шерстью ее синий джемпер и джинсы, и утробно мурчал в такт движениям руки, оглаживающей серо-белую шкуру от ушей до кончика хвоста.
– Познакомились? – только и сказал Дежин.
Руки были заняты, и показать Матросу кулак не получилось.
– Он милый.
Голос девушки звучал ровно, даже равнодушно. Так говорят те, чья боль превысила всякий предел. Дежин убедился в правильности приятного решения – в психиатрии шок считается одним из опаснейших состояний, и выводить человека из него следует чем быстрее, тем лучше, а единственная свидетельница по его новому делу, несомненно, находилась в глубоком шоке.
– Выпейте это.
Максим согнал кота и сунул ей в руку тяжелый квадрат стакана, до половины заполненного крепчайшим виски.
Она подхватила его под донышко второй рукой и выпила, медленно, глоток за глотком, явно не чувствуя вкуса. Ни одна мышца не дрогнула на бледном лице. Дежин поежился и отхлебнул из своего стакана.
«Виски в девять утра? Похоже, день удался», – мрачно подумал он и подвинул тарелку к краю журнального стола.
– Закусите.
Она провела ладонью над тарелкой, почти не касаясь содержимого, и взяла шоколадный обломок.
– Расскажите мне все. Будет легче, я обещаю.
Назвался груздем – полезай в кузов. Максим продолжал исполнять взятую на себя роль. Щеки девушки порозовели, она отвела с лица тонкую прядь слипшихся, словно от морской воды, волос и вздохнула:
– Как? Вы не поверите. Никто не поверит. Я сама себе не верю…
– А вы попробуйте, Света. Там посмотрим.
– Спасибо вам, Максим Сергеевич. Вы – хороший человек.
– Просто Максим.
Дежин смутился, вспомнив, о чем думал, когда ехал по просыпающемуся городу в хоспис.
