– Я уйду, – сказал Андрей, – а завтра же съеду от тебя. Коли ты меня упрекаешь в том, что противно чести…
– Поступай как знаешь!
Андрей наощупь отыскал дверь и вышел.
– Ах ты, господи, – сказал ожидавший его и подслушавший Еремей. – Батюшка мой, Андрей Ильич, прости ты его, завтра одумается. Тут всякий бы взбесился…
– Он офицер, гвардеец, – холодно ответил Андрей. – Должен держать себя в руках. Должен. Идем собираться.
– Какие наши сборы…
Тут дверь спальни распахнулась, выскочил Гриша и, громко требуя у Ивашки шубу с шапкой, понесся к сеням. Уже в дверях он обернулся.
– Соломин, прости! Кабы не твоя рана – я тебя одного просил бы стать моим секундантом! – с тем он и убежал.
– Вот видишь, – укоризненно заметил Еремей.
– Все равно съезжать надо. Ему теперь не до меня.
– Гордыня это.
– Не хочу никому быть в тягость.
Еремей мог поспорить с Андреем, когда речь шла о денежных тратах, или об исподнем, или о провианте. Но о чести и достоинстве у Андрея было свое понятие, которое старому дядьке порой казалось хуже китайской грамоты. И теперь, ослепнув, барин еще упорнее держался за это понятие – может статься, как за единственную опору.
* * *
Часа через два после того, как Гриша убежал, в дверь заколотили.
– Отвори, Тимоша, – сказал Андрей. – Может, что случилось…
Тимошка выбежал в сени и сразу вернулся, явно напуганный. Следом ворвался богато одетый господин – в роскошной шубе на камчатских бобрах, в собольей шапке. Шапку он с головы сорвал и оказался совсем молодым человеком, не старше двадцати лет, круглолицым и курносым. Его примятые волосы были причесаны по последней моде, с высоко взбитым тупеем, с маленькими пушистыми буклями.
– Сударь, я – Венецкий, – быстро сказал молодой человек. – Я хотел видеть Григория… – и замолчал, уставившись на незнакомого господина с двумя повязками, черной и белой.
– Я друг его, – спокойно отвечал Андрей. – Козловского мушкетерского полка капитан Соломин, к вашим услугам. Хорошо, что вы не встретились. Скажите все мне. Это дело… оно мне кажется весьма странным…
– Я скажу. Я хотел жениться на девице… Все было готово к свадьбе. Я люблю ее, кем бы… кто бы… Если бы эти проклятые письма принесли мне – я бы бросил их в печку! Но их принесли матушке с тетками. Вы и вообразить не можете, что тут началось! Мне пришлось написать письмо с отказом… Меня вынудили!..
– А «проклятые письма» – это что такое? – спросил Андрей.
– Письма, которые Маша писала любовнику своему! У моей невесты – незаконнорожденное дитя, и об этом по милости моих теток, будь они неладны, уже знает весь Петербург!.. Вот в чем беда – а если бы подлая тварь принесла их мне, я бы… я не знаю… Я бы сперва поговорил с Машей… – Венецкий был в полном смятении.
– Вы бы выкупили эти письма?
– Да, конечно! Что бы там ни было… прежде всего – честь! Обошлось бы без шума! – вдруг выкрикнул Венецкий. – Да, клянусь вам, так и скажите Беклешову! Я бы не допустил Машиного позора! А сейчас… сейчас…
– Вы бы прочитали эти письма? – продолжал Андрей.
– Господи, да я бы прочитал любую мерзость сейчас, лишь бы понять, куда она пошла! Отец выгнал Машу из дому! Он и вещей взять не позволил! Я помчался к ней, едва отвязался от моей безумной матушки… А ее-то и нет… Девка ее, Дуняшка, еле ко мне выскочить исхитрилась… Она – здесь, у Беклешова? Да что ж вы молчите, сударь?
– Здесь ее нет. А кабы пришла?
– Я спрятал бы ее в безопасном месте. Я побегу дальше искать ее…
