– Я плох в этом… у меня никогда не выходило складно говорить… – начинает Шелдон, при этом камера показывает, как он нервно сжимает подлокотник кресла. Резкая смена плана, и вот уже его глаза блуждают по залу, точно он пытается в массе лиц разглядеть того, кто сомневается, того, кто готов поверить ему. – Но вы правильно сказали, я не хочу, чтобы смерть моей старшей сестры осталась просто очередным делом без начала и конца… но каковы шансы, если их единственный подозреваемый – это я. Я!
Его показывают крупным планом: он смотрит Синди в глаза. Но я не вижу былой растерянности или смущения, скорее, вызов и злость.
– Нет, нет, нет! Черт! Покажите мне его лицо, – ругаюсь я с телевизором, когда происходит очередная смена плана.
– Я этого не делал. Лин… она удивительная, она так много делала для меня… она моя сестра… Она единственный родной человек, моя опора… она… – он вновь начинает мямлить, опуская взгляд.
– Но, похоже, ее сильно тяготила роль опоры для родного брата, раз вы постоянно ругались и даже дрались, – добавляет перца в беседу Синди. А на экране осуждающие лица гостей в студии.
После такого дополнения парню нелегко будет склонить их на свою сторону.
Тянусь к своему бокалу и, прокатив по стенкам вино, делаю большой глоток, разом допивая теплые остатки.
За спиной раздается какой-то глухой стук, следом за которым дом сотрясается от громкого визга.
– Где мои деньги, паскуда? Ублюдок, ты что сделал? Я тебя убью, сволочь!
Если бы эти крики услышали в каком-то другом районе Манхеттена, то хотя бы один неравнодушный сосед непременно набрал бы номер службы спасения, но мы в Гарлеме, и тут такими заявлениями мало кого удивишь или испугаешь. Орут, значит, живы.
– … Да, я не лучший брат, но я и не извращенец! Да, у меня есть проблемы, да… я бываю груб, но зачем мне ее резать?! Зачем? Я зависимый, но не маньяк! – слышу я возмущенную речь Шелдона Саммерса. Его худощавое лицо с клочковатой щетиной растянуто на весь экран. Нависшие веки делают взгляд тяжелым и неприятным. – Хорошо, я не подарок, я мерзавец, но я не потрошитель! Лин убил извращенец… Он убил ее, а после того, как она умерла, изуродовал. Он отрезал ей грудь и гениталии, как вам такое? А что, если у нас завелся серийный убийца?
Камера скользит по изумленным лицам гостей в студии. Еще недавно мне казалось, что заручиться их поддержкой и сочувствием ему поможет только чудо. Тогда я и подумать не могла, что это чудо сможет в равной степени быть важным, как для него, так и для меня.
Синди смотрит в камеру и говорит какую-то короткую речь, я вижу, как шевелятся ее губы, но не слышу ни звука.
«Лин убил извращенец, он отрезал ей грудь и гениталии! Он лишил ее половых признаков!» – звучит у меня в голове.
На экране Джордж Клуни противостоит гангстерам ради чашки вкусного кофе. И я впервые в жизни смотрю блок рекламы с самодовольной улыбкой.
* * *
Ночью я почти не сомкнула глаз. Мысль о том, что смерть художницы – Линды Саммерс – может быть делом рук серийного убийцы, вскружила мне голову. До вчерашнего вечера это дело меня совсем не интересовало, более того, беглого взгляда на Шелдона Саммерса было достаточно, чтобы и я при необходимости вынесла ему обвинительный приговор.
Но он бы убивал иначе…
Некросадизм – это не то, что человек может совершить в состоянии аффекта, как могло бы быть в случае с Шелдоном Саммерсом. Некросадизм – это редкое и очень серьезное сексуальное расстройство, у которого всегда есть глубокие корни и которое легко можно отнести к маниакальным проявлениям.
