– Кроме одной, самой ценной! – выкрикнула я, когда мы сблизились настолько, что могли вступить с ней в рукопашный бой.
– Что ты имеешь в виду?! – продолжала она кричать, но в её глазах мне показалось искреннее недоумение.
– А то ты не знаешь! Свою серёжку с драгоценными камнями!
– Какую ещё серёжку? – спросила она, сбавляя тон и наморщив лоб, будто пыталась о чём-то вспомнить. – К твоему сведению, все вещи, находящиеся в магазине, были описаны и недостачи не было обнаружено.
– Она могла находиться в сейфе Бориса Львовича.
– Во-первых, у меня нет доступа к сейфу, а во-вторых, насколько мне известно, из него ничего не пропало, – уже более миролюбивым голосом ответила Зина.
Похоже, она говорила правду. Выпустив пар, мы обе замолчали и, не сговариваясь, сели на старую деревянную скамейку с облупившейся краской, стоявшую на соседней могиле. Каждый в течение нескольких минут прокручивал в своей голове подробности того трагического вечера с учётом вновь открывшихся обстоятельств.
Неожиданно для себя самой я поверила словам Зины. Положив цветы на могилу Бориса Львовича, мысленно попрощавшись с ним и попросив прощение, я предложила ей продолжить наш разговор в кафе, расположенном неподалёку. Она согласилась.
Взглянув на себя в зеркало, висевшее в туалетной комнате, я подумала, что похожа на нахохлившегося воробья – волосы были всклокочены, а со щёк ещё не сошёл густой румянец, свидетельствовавший о только что пробушевавшем в моей душе эмоциональном урагане. Зина выглядела не лучше – туш растеклась по щекам, шляпа сбилась набок. «Почистив перышки», мы направились в зал.
– Надо помянуть Бориса Львовича, – сказала я, усаживаясь с Зиной за свободный столик.
Она согласно кивнула. Мы заказали по 50-ть граммов водки и закуску.
– Хороший был человек. Мне ещё ни с кем не было так комфортно работать, как с ним. Светлая ему память! – произнесла моя подруга по несчастью с глубоким вздохом, поднимая рюмку.
– Пусть земля ему будет пухом! – подхватила я, вспомнив слова Галины Семёновны, произнесённые в подобной ситуации, и как происходило моё первое ознакомление с алкоголем. Чтобы немного разрядить напряжённую обстановку, я рассказала Зине эту забавную историю. Мы обе усмехнулись.
– А что, ты говоришь, у тебя пропало? – спросила она.
Я подробно описала, как выглядела серёжка.
– Даже не слышала о такой, не то что никогда не видела, – ответила Зина. – Знаешь, сколько мне всяких побрякушек от родителей досталось? Тебе и не снилось. Дед до революции ломбардом владел. У него столько всякого добра осталось, когда с приходом в их губернию советской власти пришлось срочно сворачивать своё дело и бежать куда глаза глядят. Все эти безделушки интересуют меня только в профессиональном смысле. Для меня гораздо важнее другие ценности, которые пока что мне недоступны.
– Тем не менее она пропала. Эта вещь была семейной реликвией, доставшейся мне от прабабушки, очень дорогой для меня отнюдь не в смысле её стоимости. В тот вечер я принесла серёжку в магазин, чтобы показать Борису Львовичу, – сказала я, умолчав почему-то о чёрном бриллианте. – Его отец когда-то делал дуплет со второй, точно такой же, по заказу моей прабабушки. Но это длинная история и очень романтичная. Может быть, как-нибудь расскажу тебе её. Так что твои подозрения в отношении меня совершенно беспочвенны. К тому же Борис Львович был очень дорогим для меня человеком. – И я рассказала Зине и про жемчужные бусы, и про натюрморт, и про длинные зимние вечера, которые мы коротали вместе у камина, и про механическую кукушку, которая всё время напоминала мне, что пора уходить, когда я засиживалась в гостях допоздна.
