– Да это всё Никишкин. Так убедительно выстроил свою версию, что я поверила. А ты кому-нибудь рассказывала о своих намерениях показать свою семейную реликвию Борису Львовичу?
– В том-то и дело, что никому.
– Тогда почему ты решила, что я могла об этом знать?
– Думала, что ты могла подслушать наш разговор, отравить Бориса Львовича и, выкрав серёжку, покинуть магазин, закрыв двери своим ключом. К тому же после нашего с ним разговора ты так внезапно ушла, что уже тогда мне показалось это подозрительным.
– Просто спешила на свидание. И у меня на время убийства Бориса Львовича, к твоему сведению, есть алиби, – с вызовом ответила Зина.
– Такое алиби можно было легко сфабриковать. Вы вообще могли оказаться со своим знакомым сообщниками.
В ответ на мой намёк в её причастности вместе с Владом к убийству Бориса Львовича Зина промолчала. Было впечатление, что она что-то недоговаривает.
Мы заказали ещё по 50 граммов водки, начиная хмелеть.
– А не мог Борис Львович рассказать о твоей серёжке кому-нибудь из своих знакомых, например, по телефону? – поинтересовалась моя собеседница, закуривая сигарету.
– Не знаю, – задумчиво ответила я. – Знаю только, что на следующий день он собирался показать её своему знакомому ювелиру. Не исключено, что они созванивались накануне, чтобы договориться о встрече.
– Вполне возможно. Надо бы узнать, общался ли Борис Львович с кем-нибудь по телефону после 9-ти часов вечера в день убийства.
– Сегодня же позвоню Виктору, знакомому следователю, который помог мне выпутаться из этой ужасной истории. Думаю, он сможет пробить информацию о телефонных разговорах Бориса Львовича, – обрадовалась я, удивившись самой себе, что произнесла эту фразу на милицейском жаргоне.
– А ты знаешь, – вдруг разоткровенничалась Зина, наверное, после выпитого спиртного, крайне удивив меня, – я ведь возвращалась в магазин. Когда начал моросить дождь, решила вернуться, чтобы забрать зонтик, висевший на вешалке у входной двери. Открыв дверь своим ключом, тихонечко вошла внутрь, чтобы не побеспокоить Бориса Львовича. В его кабинете горел свет, и мне показалось, что он разговаривал с каким-то мужчиной. Я взяла свой зонт и так же тихо вышла. Влад в это время ждал меня снаружи.
– Ты испугалась, что Никишкин заподозрит тебя, и поэтому не сообщила ему о том, что заходила в магазин и слышала мужской голос?
– Да, – ответила она, потупив глаза.
– А ты не подумала о том, что конкретно подставляешь меня, когда говорила следователю, что я последней покидала магазин? – гневно спросила я. – Если бы Борис Львович был отравлен не быстродействующим ядом и дверь магазина не была закрытой, мне бы грозил реальный тюремный срок.
– Вообще-то, я особо не прислушивалась к голосам, – ответила Зина, закашлявшись при этом от сигаретного дыма. – Поэтому Никишкину легко удалось убедить меня в том, что один из них принадлежал тебе, тем более что после моего ухода ты ещё оставалась у Бориса Львовича, а, когда я вернулась за зонтиком, прошло не более получаса.
– Скажи лучше, что тебе просто выгодно было так думать.
– Может быть, – ответила Зина, пожимая плечами. – Но тогда я не задумывалась над этим вопросом. Просто поверила Никишкину на слово, и всё.
«Этот следователь, должно быть, неплохой психолог, – подумала я, вспомнив урок психологии, когда-то преподанный мне Борисом Львовичем, когда одни и те же жемчужные бусы он выдал сначала за некачественный товар, а затем представил как отборный жемчуг, украшавший некогда грудь самой княгини Долгоруковой. – Вот что значит сила убеждения!»
