К тому моменту он уже давно отвык от половой жизни: после развода с Надей он вообще перестал интересоваться женщинами. Но проведя первую ночь с Миех, он будто заново родился. С тех пор журналист стал регулярно посещать заведение госпожи Мак.
Однажды в тесном коридоре на втором этаже он столкнулся с важным и напыщенным советником французского посольства, с которым они за день до этого познакомились на деловом фуршете. Дипломат сделал вид, что не узнал Крижевского. В стенах борделя они были безымянными клиентами, которые не должны были знать друг друга в лицо, а если знали, то лучше было этого не показывать.
Как-то раз Николай осторожно спросил Миех, как она попала к госпоже Мак. В тот вечер девушка оказалась на удивление многословна и поведала журналисту свою горькую историю. Возможно, у нее просто появился шанс излить душу, хоть кому-нибудь рассказать о том, что ей довелось пережить.
О своих родителях Миех знала только то, что они были бедными крестьянами, которые не могли прокормить пятерых детей, поэтому самого младшего ребенка, то есть ее, они продали престарелому французскому предпринимателю по цене мешка с рисом. Француз со своей женой воспитывал ее, устроил в престижную школу, хорошо кормил. Но вскоре у них родился свой собственный ребенок, и Миех снова стала лишней. Ее отдали в приют, откуда она сразу же сбежала. Госпожа Мак буквально подобрала ее на улице, когда Миех рыскала по помойкам в поисках пропитания.
Опытная китаянка сразу почувствовала в щуплой оборванной девчушке задатки большого таланта. Она взяла ее к себе, и через несколько лет Миех стала самой искусной «жрицей любви» во всем Пномпене. К ней выстраивались огромные очереди из клиентов, а цены на ее услуги были весьма высоки. Однако для Крижевского всегда была зарезервирована ночь с воскресенья на понедельник. Госпожа Мак пошла на это по личной просьбе самой девушки.
Миех была единственной чистокровной камбоджийкой в борделе, все остальные девушки были вьетнамками, как и большая часть проституток в Пномпене. Кхмерки крайне редко выполняли эту работу, а если все же продавали свое тело за деньги, то цена на него была гораздо выше, чем на услуги их вьетнамских «коллег».
Крижевский часто чувствовал острую жалость к Миех. Она была почти что рабыней, которая была вынуждена каждую ночь обслуживать клиентов толстой китаянки и выполнять все ее распоряжения. Журналист с горечью осознавал, что молодость и свежесть девушки совсем скоро поблекнут, и, возможно, она когда-нибудь снова окажется на улице как отработанный материал. Он даже подумывал о том, чтобы помочь ей найти хорошую работу, но понимал, что ей уже не выбраться из цепких лап госпожи Мак, за которой, скорее всего, стояли могущественные фигуры из китайской мафии. Это был своеобразный замкнутый круг, выйти из которого было практически невозможно.
Миех повернулась к начавшему дремать Крижевскому и еще раз ласково прошептала ему:
– Ты особенный. Я буду ждать тебя снова…
