Столько самоуничижения было в фигуре и голосе Шурика, что я отвёл взгляд. Прямо-таки кающийся грешник, учитывая его одежду и татуировку. Кто другой, не видевший его реакции на пощёчину, ни за что бы ему не поверил. Слишком большой контраст между униженной позой и будто вырубленным из камня мрачным лицом закоренелого преступника. Не всегда, оказывается, прав Ломброзо, и тот факт, что исключение лишь подтверждает правило, отнюдь не способствует утверждению его теории. Впрочем, несмотря на это, подавляющее большинство людей подсознательно ведёт себя в соответствии с азами физиогномики. И я в том числе.
– Мы сидели по разным углам стойки, а по разные стороны мы находились с барменом, – раздражённо сказал я.
– Да-да, – закивал Шурик и опять заискивающе улыбнулся. – Всё-таки помнишь… Так ты это… скажи следователю, что Владик меня выгнал из погребка ещё до того, как началась перестрелка. Скажи, будь другом, ведь это правда. Подтверди, а?
В глаза у него была такая отчаянная мольба, будто его тащили на эшафот. Стало муторно и противно.
– Ты знаешь, что случилось с Владиком? – тихо спросил я.
– А что?
Глаза Шурика забегали, хотя он стоически пытался выдержать мой взгляд.
– Ранили Владика. Тяжело ранили. В реанимации лежит.
– Вот не повезло мужику… – потупившись, забубнил Шурик. – Надо же…
Врал он безбожно. Определённо знал, что случилось с барменом, да своя рубашка для «вольного художника» была ближе к телу.
– Слушай, так как насчёт моей просьбы, а? – вернулся он к своему, наболевшему. Словно я ему только что пустяковую байку рассказал. Типа сводки погоды на вчера. – Помоги…
– Помощи просишь… – едко процедил я. – Следователь тебя запугал, притесняет, «мокрое» дело на шею повесить хочет… А как ты считаешь, Владику помощь не нужна?
– А что я могу? Денег у меня нет… – запричитал Шурик. – Как помочь? Сам, видишь, в каком положении оказался… Так помоги, а?
Я снова окинул взглядом согбенную фигуру Шурика. Злость к нему сменилась на брезгливость. Прав всё-таки кое в чём Ломброзо, и ничего тут не попишешь.
– Тебе скоро совсем другая помощь понадобится, – сказал я, отворачиваясь. – По более серьёзному поводу.
– Какому поводу?.. – оторопел он. – Почему?
Я не ответил, оглядываясь по сторонам. Вокруг не было ни души. Хорошо, что здание УБОП находится в небольшом сквере, и по вполне понятным причинам люди предпочитают обходить его стороной. К тому же и милицейского поста у двери нет. Тем лучше, меньше свидетелей. Случись это на многолюдной улице, я бы ничего поделать не смог. К сожалению, ничего от меня не зависело, и здесь случай был на моей стороне.
– Почему? – повторился Шурик.
– На себя посмотри.
Он мельком глянул на свой весьма непрезентабельный джинсовый костюм, стоптанные кроссовки и вновь уставился на меня недоумённым взглядом.
– Так в чём дело?
В голосе вместе с недоумением прорезались нотки страха. Правильно он боялся.
– Не ширинку проверяй, – поморщился я, – на руки посмотри!
Шурик поднял руки и посмотрел на ладони. Да так и застыл, загипнотизированный немигающим змеиным взглядом. Татуировка змеи оживала, объёмно вырастая из рук «вольного художника», и, похоже, её вовсе не ждала судьба кокетливой пастушки с прабабушкиной чашки. Почему-то я был уверен, что жить эта змея будет долго.
Хвост змеи свесился с левой ладони, а с правой, медленно покачиваясь и не отрывая гипнотизирующего взгляда от лица Шурика, поднималась её голова. Вела себя змея как кобра, хотя по виду напоминала питона. Кто знает, кого изобразил татуировщик на теле Шурика. Но гад ползучий получился весьма внушительный, и Шурик Куцейко окаменел, как кролик, под его взглядом.
