Ксюшка, как назло, не ест, хоть зауговаривайся. Правда, мне и самому ничего в рот не лезет. А вечером, когда укладываю её спать, замечаю, что она вся пылает. Ставлю градусник – и точно тридцать девять. Мама – сразу в панику, вызывает скорую, параллельно звонит отцу, тот её успокаивает до приезда врачей.
В общем, ночь у нас выдается развеселая. Врачи предлагают отвезти Ксюшу в больничку, та бьется в истерике, что никуда не поедет. Визжит так, что уши закладывает. Мама просит их что-нибудь сделать. Но они дают только жаропонижающее и на этом умывают руки, предлагая назавтра вызвать участкового. В конце концов Ксюшка, вся измотанная, засыпает, и я тоже. А мама так до утра и сходит с ума. Чуть свет – вызывает платного врача. Тот мало-мальски её успокаивает, типа, ничего катастрофичного. Я с его списком прусь в аптеку, ну и потом весь день торчу дома, с Ксюшей. А мама, убитая горем и виной, едет на свой дурацкий фестиваль, ну и, конечно, звонит мне каждые полчаса.
От Ленки в обед прилетает сообщение. Даже не одно.
«Тёма, ты почему не был на парах?»
«Тёма, у тебя что-то случилось?»
«Просто напиши, с тобой всё в порядке?»
А я и присесть-то не могу дольше, чем на пять минут. Ксюшке – то попить принести, то почитать, то подержать за ручку, то поднять жалюзи, то опустить, то надеть ей носки, то снять и так до бесконечности. Ещё всякие пилюли и сиропы давать по часам надо. А брусничный морс и куриный супчик, которые пришлось варить по ютубу – это отдельная история. К вечеру у меня самого ноги подкашиваются и кидает то в жар, то в озноб. Короче, нянька из меня та ещё. И наверное, за всю жизнь я так не радовался возвращению мамы, как в этот раз. Ещё больше радуюсь, когда она сообщает:
– Назавтра я договорилась, меня подменят, так что останусь с Ксюшей, а то ты и так пропустил сегодня универ.
Это да, завтра я никак не могу прогулять. Я и так заждался вторника.
***
Утром просыпаюсь – голова раскалывается аж смотреть больно. ещё и суставы ломит. Наверное, вчера с непривычки устал. Я нагло вру, что нам ко второй, и заваливаюсь ещё на час. Но и потом не легче, если не хуже. Не будь сегодня лекции по доказыванию черта с два меня бы кто выдернул из постели. Но тут закидываюсь обезболивающим и через не могу плетусь в универ. Со своими черепашьими темпами успеваю как раз к третьей паре.
К нашим не сажусь, иду вообще от всех подальше, на последний ряд. Всю пару с Леры глаз не свожу. Смотрю на неё – а внутри всё ноет. И сам не понимаю: что ж мне так херово-то? Прямо будто жилы из меня вытягивают. Хочу к ней. Хочу быть с ней. Прямо до ломоты. А оттого, что она к себе не подпускает, подгорает так, что крушить всё вокруг охота. Только сил нет совсем. Я и голову-то держу, подперев рукой. Честно стараюсь записывать её лекцию, но как-то тоже фигово выходит. Строчки плывут перед глазами. И в ушах такой стук, что половину её слов не разбираю.
Когда наконец все сваливают, выгребаю из-за стола и понимаю, что пол качается. Реально уплывает из-под ног. Не навернуться бы только. Вот это был бы номер – кубарем скатиться к её ногам.
Лера стоит возле дверей, ждёт, когда выметусь вон, а я останавливаюсь напротив неё. Из коридора такой шум, что перепонки разрываются, я закрываю дверь, и мы будто остаемся наедине.
– Это… это как понимать? – сразу вспыхнув, вопрошает она.
А я и так чувствую себя как пьяный, а рядом с ней меня окончательно ведёт. Смотрю на неё, а сердце в горле колотится, сейчас выпрыгнет. И в голове туман, что слова нормально собрать не могу.
