Мне было очень больно за неё, я очень переживала, что с ней так обращались, но я и злиться не могла на врача, потому что понимала, что он от любви ко мне так поступал, он думал, что защищает меня. И ровно тогда я поняла, что Бог есть мой свет, мой спаситель, но про него нельзя говорить вслух, потому что не все понимают это, и могут из-за недопонимания испортить твою жизнь.
И я решила, что буду любить Бога всегда, но вслух об этом говорить не буду, чтобы никто не разрушил мой союз с Богом!
В палату пришли репортёры и стали задавать вопросы. Журналисты начали писать про меня, в газетах распечатали мою историю – что я осталась жива и ищу своих родителей. Начали рассказывать обо мне по радио, и в деревне, где жили другие мои бабушка и дедушка (мамины отец и мать), они услышали, что Эльмира ищет своих родителей и находится в городе Алаверди, в такой-то больнице.
Они сразу передали информацию моим родственникам, а в это время мои родственники, оказывается, обходили все больницы в городах, находящихся рядом с нашим. Дядя, когда сажал меня на автобус, увидел табличку с названием города на лобовом стекле, и он думал, что я нахожусь именно там. Но нас ведь повезли в другое место.
Тогда не было телефонов, и они просто обходили все больницы, но меня не нашли. Стали ездить по другим городам, по всем больницам, и за эти две недели каждый день они искали меня по спискам. Во всех больницах на стенах висели списки пациентов – вот так они искали, пока по радио не услышали, что я жду их в этом городе.
Шла уже третья неделя. Было обеденное время. В это время посетителей не пускали, и всем полагалось спать. Я лежала (причём, я всё время лежала, так как ходить не могла), и спать не хотела. Смотрю в потолок и вдруг слышу: медсестра идёт к двери и спрашивает, кто там. В этот момент я чётко понимаю, что пришли ко мне, чувствую, что там моя родня.
Через минуту слышу радостные голоса медсестёр, они кричали от радости: «Эльмирины родственники пришли! Эльмирины родственники пришли!..»
Я еле сдерживаю слёзы, сердце сильно колотится. Хочу прыгнуть с места и бежать к ним, но я чувствую, что папы и брата нет. В комнату зашли тётя Валя, дядя Манвел, дядя Мгер и мама. Я смотрю на них, обнимаю и уже не могу сдерживать слёзы, начинаю плакать. Они плачут, обнимают меня, снова плачут… Я не могу остановиться, плачу и плачу. За всё это время, начиная с землетрясения, я никак не могла показать свои эмоции, держала всё в себе. А в этот момент я отдаю волю своим слезам…
Я смотрю на маму, думаю, что это моя бабушка (мамина мама), и спрашиваю: «А мама где? А мама где?» Она обнимает меня и начинает плакать. Только когда она обняла меня, я почувствовала, что это моя мама. Она очень постарела за две недели и поседела полностью. Я обнимаю её и спрашиваю: «Где папа?» Они отвечают, что папа с братом дома, ждут меня, как только мне станет лучше, я поеду к ним. Но я в этот момент уже точно знала, что их нет в живых, и стала очень сильно плакать. Я знала, если бы они были живы, они бы точно приехали вместе с ними…
В больнице были рады, что меня нашли мои родные, но не все ухаживающие за нами люди радовались этому. Некоторые уже мысленно забирали меня к себе и считали, что я стану их ребёнком, и они с удовольствием будут ухаживать за мной.
В больнице как будто царила атмосфера праздника, ведь вся больница ждала, когда наконец-то появятся мои родственники. Через пару часов мои родные ушли, осталась со мной мама, а потом ещё и сестру привезли родственники. Мама с сестрой жили в палате около месяца. За это время мы сами ничего не покупали, да у нас и денег не было. Люди носили нам одежду, игрушки, еду, хотя я не помню, чтобы мама что-то ела за это время. Она была очень подавлена и очень грустная. Но всё это время мне не говорили, что отца и брата больше нет. Я ничего не спрашивала, так как всё чувствовала и без слов.
