Рома работает на дробильной установке. Это вредная работа из-за вибрации и облучения. Лет через десять будет большая пенсия. А Рома работает с шестнадцати и успел в Чечне побывать (добровольцем). Рома любит быть в центре событий и ищет приключений. Природу он тоже любит. Они гуляли везде с Настей и Сашкой. А Витю хотели выгнать с работы – он перегулял отпуск. Настя заступилась за Витю, и после этого отношения стали нормальными.
Седина уже хорошо различима в книжных витринах.
Утром, моя пол, врезался башкой в пианино. Что-то подобное было со Славиком в день нашего последнего приезда в Москву. Только он врезался… в стул. Он тоже мыл пол, а стулья на это время подвешивал к стенке.
Пока я пошел в рыбный магазин, Танюшку с Тимошей подхватил пьяный, примерно моего возраста. Смотрю, идут мне навстречу. Потом пьяный зашел в рыбный, заговорил о рыбе с покупателем. Но мирно. Он оказался коротко знаком с продавцом. За рыбой стояла очередь. В коротком разговоре с ним фигурировала взаимная седина, взрослая дочка. Захотелось ребенка, говорит, подержать за ручку.
В Таврическом саду меня посетило религиозное чувство. Выходил из дома я еще в дурном настроении. И подходя к детской площадке, подумал: ну вот, поздно пришли. Вот так же приходишь на дежурство, и поначалу угрюм. Но все же, когда вокруг играют дети, а прогулка наша длилась, как церковная служба – это в конце концов умилительно действует на душу. И настроение совершенно меняется. И вот догулялся до просветления.
Прощальная улыбка осени. Скоро все опадет, затвердеет, сожмется.
В Парке Победы пахло вчера очень здорово. От каких-то растущих там деревьев (или цветов, как предположила Танюшка).
Ожидается Славик. Он сказал по телефону Танюшке, что они с Наташей приедут на фестиваль. Теперь мы по афишам угадываем приезд.
Родители в театре. У них куча денег, они кучу всего обновляют в доме. И привезли из отпуска клюквы, меда, грибов.
Вот и повидали Славика, слушающего оперную музыку. Славик показал, как N резко запрокидывает голову, запивая щи водкой. А себя он сравнил с разболтавшейся центрифугой. Показывал, как он вертится. Вообще, Славик хорошо показывает и сравнивает. Жаловался на жизнь, выражая желание жить по-другому, пел дифирамбы Танюшкиным нарядам, а про картины сказал, что в них есть что-то зловещее: «Эти куколки» – и показал.
А Танюшка сказала, что он зеленый, пугающе-бледный.
Славик снова звал в интернет, чтобы плотнее общаться.
Чему подобно промедленье?
Ему подобье ни к чему.
Его живое проявленье
Приятно сердцу и уму.
К чему куда-то торопиться?
Былой стремительности нет.
Без крыльев – человек не птица,
Тот, кто не медлит – не поэт.
Необычно тепло для этого времени года. В окно видны оголенные парочки, как летом. А дома скорее дубак, не топят. И похолодает, наверное, резко. Ничто подолгу не удерживает.
Славик перешел на классику. И на здоровье жалуется, сравнивая себя с центрифугой, которая разболталась. И показывает, как она вращается.
На углу Жуковского и Восстания стоит Славик и крутит пальцем в воздухе, пока Митькина Наташа покупает в кондитерской сладости им на вечер.
Неподвижно, молча и ревниво
В начале девяностых в электричке я стал свидетелем безобразной сцены: схватки женщины-контролера с целой толпой пассажиров, пробивающихся к выходу. На резкое падение уровня жизни народ отреагировал мелким непослушанием на транспорте.
