Что же я должна сделать? Однозначно сейчас мне надо постараться жить лучше, чем я жила до сих пор. В этом мире мне есть чем заняться, здесь много интересного и много проблем, решением каких-то из них я могу заняться».
– А можно подробнее разъяснить, почему я должна теперь жить лучше?
– Мне кажется, что человек, как существо не просто разумное, но и нравственное, всю жизнь ходит «среди трех сосен»: хорошо – плохо, виноват – не виноват, должен – не должен. Он чувствует моральную ответственность за события, происходящие в его жизни. И выводы из них чаще всего такого рода: «Это мне в награду за то-то, а это – в наказание за то-то». Я думаю, что это правильные мысли, хотя и не охватывающие всего спектра жизненных коллизий. Мы способны связывать между собой события нашей жизни, давая им при этом нравственную оценку. Забивая гвоздь и ударяя молотком по пальцам, мы вправе думать: «Вот тебе за то, что ты час назад на жену накричал». Это довольно упрощенный пример, но подобные цепи событий тянутся через всю нашу жизнь, однако память работает только на коротких отрезках. И часто за грех, совершенный пять лет назад, ты «получаешь по голове» только сегодня. Грех уже забылся, и непонятно, за что свалилось такое несчастье. Именно сильная душевная боль, во много раз превышающая физическую боль прищемленного пальца, способна обострить чувства души, и тогда мы уже склонны делать серьезный анализ своей жизни. Бывает, люди приходят первый раз на исповедь, и вот тогда они начинают ворошить свою жизнь, пытаются искать нравственные связи в общей картине своей жизни. Вероятно, линии, которые они проведут, и цепи, в которые свяжут разные поступки, создадут не очень верный образ, человек может ошибаться в оценках, но тем не менее такая исповедь – это уже яркая попытка определить причины и следствия событий своей жизни с точки зрения нравственности. Благодаря этому человек понимает: чтобы быть счастливым, надо жить лучше, чтобы иметь право на счастье, нужно самому исправляться.
Эта мысль, это чувство возникают в человеке как-то незаметно. Можно интуитивно ощутить его в себе, но даже слов не суметь подобрать, чтобы сформулировать. «Я хочу быть счастливым, – говорит человек, – я хочу иметь право на счастье». И возникает ощущение, что это право на счастье должно быть заработано, я обязан сделать что-то, чтобы получить что-то. В каком-то смысле это уже разговор перед лицом Божиим, по умолчанию возникает фигура Того, от Кого подается тебе благо, фигура Хозяина законов нравственности. То есть в беде человек начинает нравственно мыслить. Скептиков и атеистов в больницах в разы меньше, чем на пляжах. В сложных ситуациях люди смолкают и суровеют, но при этом способны понимать больше и лучше, нежели в период сытости или бездумного веселья. Это связано с тем, что в экстремальных ситуациях непременно входят в жизнь нравственные категории.
Боль утраты – это не физическая боль, тело уже может перестать болеть, но душа болит. Человек знает, что физическая боль легче, чем душевная. Боль утраты гораздо более сильная, чем болезнь телесная, при том что не знаешь, что, собственно, болит – ведь не болит же ни один из органов тела. Через боль проявляются какие-то другие органы, о существовании которых человек вдруг узнает: орган веры, орган совести. Отсутствие реакции нервной системы на боль есть признак смерти. А с боли жизнь начинается. Как ребенок приходит в мир? Криком. Он не с хохотом рождается. Он бы мог расправлять свои легкие, смеясь. С точки зрения дыхательной динамики, может быть, хохот не далеко ушел от крика. Но, рождаясь, люди плачут, а не смеются.
