Читать онлайн Иван Плахов - СЛУЧАЙ

Тудоси взяла эту рукопись с собой, чтобы убить время: она не рассчитывала, что это что-то интересное, но так даже было и лучше, лишь бы текст был подлиннее, – в редакцию, где она работала, присылали исключительно второразрядные произведения, от которых не стоило ждать откровения. Она подрабатывала рецензентом в журнале «Ленинский Октябрь» исключительно ради денег, так как журнал пользовался репутацией «последнего приюта графомана» еще со времен Советской власти. Платили плохо, но и работа была не сложная: читай присланную рукопись и пиши рецензию в одну страничку, – в месяц набегало до нескольких тысяч. Этого было ничтожно мало, чтобы хорошо жить, но на хорошую жизнь Тудоси и не претендовала: она была убеждена, что родилась случайно, что ее жизненное предназначение – это страдания и внутренняя работа над собой. Еще в детстве она была уверена, что родители ее не любят, а завели ее исключительно лишь для того, чтобы получить квартиру вне очереди как молодые специалисты в те благословенные времена, когда квартиры не покупали, а получали, а деньги ничего не стоили: все занимались самосовершенствованием в обществе развитого социализма, – и когда книга была главной ценностью простого советского человека. Исключительное трудолюбие и внутренняя сосредоточенность помогли Тудоси получить высшее образование без проблем, но в остальном явились непреодолимой преградой в выборе своего жизненного призвания: в конечном счете она оказалась в штате одного литературного агентства, отстаивающего права авторов на свою «интеллектуальную собственность». В эпоху массового воспроизводства предметов потребления попытка сохранить монополию на собственные мысли выглядела как сущий оксюморон, но вовлеченность в процесс освоения чужих денежных потоков придавало ее собственной жизни хоть какую-то осмысленность: она занимала в агентстве должность помощника юрисконсульта, помогая оформлять бумаги для бесконечных безнадежных судебных процессов и исков против нечестных издательств и нечистых на руку издателей, с которыми бесконечно судились их авторы. Но все это для Тудоси было как бы послушанием, сама же она мечтала о том, чтобы совершить в своей жизни что-то значительное, что сразу окупит бессмысленность ее повседневного существования. Личной жизни Тудоси не имела, если не считать ее увлеченность компьютерными играми онлайн и любовь к своему коту Мурлыке, которого она когда-то взяла из приюта.

Сейчас же, когда она бежала из города, неожиданно ставшего ей ненавистным, боль утраты любимого существа можно было заглушить лишь переменой привычного образа жизни: неделю назад кот погиб, упав с балкона, и разбился, – и плохой литературой. Сидя в зале ожидания на рейс до Симферополя, самое время было начать знакомиться с содержанием рукописи.

ИВАН ГРОСМАН

СЛУЧАЙ В ВЕНЦИИ

Эти записки я получил по почте от моего старого друга,– внезапно исчезнувшего прошлым летом и до сих пор не найденного,– со следующим письмецом:

«После всего что я пережил и испытал у меня больше не осталось сил и дальше влачить жалкое существование в мире, где жизнь – это бледное подобие наших фантазий, поэтому я ухожу отсюда навсегда и оставляю тебе, мой любезный друг, эту правдивую историю обо всем, что со мной случилось, с одной лишь целью, чтобы ты ее опубликовал без купюр, в память о нашей дружбе, и позаботился о моем имидже: ведь имидж – это посмертная маска нашего Я, оттиснутая с его телесной оболочки. Прощай, твой А.К.»

Первоначально присланный материал представлял собой набор последовательных записей от руки в трех разных тетрадях, почерк разнился от твердого до бегло-неряшливого, местами переходящего в невразумительные каракули. Все, что я мог – это разбить его на главы и слегка отредактировать, а так же подобрать подходящий эпиграф.

«… маска является прежде всего не тем, что она изображает, но тем, что она трансформирует, – иначе говоря, выбирает не изображать. Как и миф, маска отрицает настолько же, насколько она утверждает; она построена не только из того, что она говорит, или считается, что говорит, но и из того, что она исключает».

Клод Леви-Строс «Путь масок».

-Глава 1-

Венеция представляет собой огромный, изъеденный временем кусок цивилизации человеческого тщеславия, в закоулках которого, словно за плинтусом тараканы, испуганно прячутся обитатели этого города. Здесь все носит печать маскарада, здесь все скрыто за толстым слоем золоченых декораций, прикрывающих собой темные и затхлые лабиринты человеческого порока, маскирующегося под добродетель. Здесь женщины недоступны и в то же время продажны, так же как и мужчины, большинство из которых здесь ведут себя как женщины. Здесь жену можно купить на ночь, договорившись с ее мужем, и, наоборот: здесь все на продажу.

Образ жизни венецианца – это непрерывный процесс торговли самим собой и всем, что он имеет, который ловко обставлен красивым ритуалом обхаживания покупателя ради желания на нем заработать. Венецианцы делают это красиво, лучше всех на свете. Одно то, что они маскарад в своем городе сумели превратить в символ всех карнавалов мира, о многом говорит. Венецианская маска стала неотъемлемым символом города: эмалевое лицо под толстым слоем потрескавшегося лака и позолоты. Маска – символ смерти, которым в древности прикрывали тлеющее лицо покойника, превратилась здесь в знак чего-то большего: в символ инфернального начала, проступающего в этом мире.

История эта случилась пару лет назад, когда некто N, назовем его Адамом, приехал в Венецию с целью посетить очередное архитектурное биеннале и, прогуливаясь по набережной Рива-дельи-Скьявони, случайно свернул в один из многочисленных переулков в районе Сан-Заккарии и уперся в маленькую антикварную лавку, вся витрина которой была увешена масками всевозможных размеров и причудливых форм, а перед витриной стоял прилавок, заваленный всяческим барахлом: бронзовыми статуэтками разновеликих Приапов со штопорами вместо эрегированных членов; памятными медалями с профилем Муссолини; подсвечниками всех габаритов и видов; распятий и фигурок ангелов; лошадиных голов и статуэток всадников, – никому не нужный хлам, собранный здесь и сейчас на обозрение праздношатающимся туристам. Над входом в лавку чернела надпись Domino Arte. В глубине лавки, на черном бархатном подиуме, лежала карнавальная маска с преогромным золоченым носом, глядя перед собой пустыми прорезями для глаз.

При первом же взгляде на эту маску Адамом овладело совершенно непреодолимое желание ее примерить: уж больно заманчиво она выглядела, напоминая одного из персонажей загадочного Гальдони, памятник которому гордо вышагивает до сих пор к мосту Риальто, смахивая скорее на Скарамуша, нежели на добропорядочного венецианского дворянина.

«Интересно, на кого я в ней буду похож: на Арлекина или на Пьеро?» – сам себя спросил Адам, но так и не сумел определиться, какой ему образ больше к лицу. Зайдя в лавку, он приблизился к маске, мерцавшей в свете одинокого софита густым медовым светом уставшего радоваться солнцу золота и протянул руку, чтобы взять ее. Скрипнула где-то сбоку дверь в сумраке пахнущем тленьем покоев, и перед ним предстала хозяйка. Адама поразило, что она была одновременно и молодой и старой, манящей и отталкивающей. Прежде всего, его изумили ее кисти рук, лишь по которым можно было догадаться, что ей немало лет: они были все в мелких морщинках и старческих пигментных пятнах, – лицо же, под маской искусного макияжа, светилось неземной красотой идеально придуманной женщины. На ее ногах были чудесные кожаные копытца туфель на высоких каблучках, а запястья тонких рук украшали браслеты из сияющего золотом и морской зеленью муранского стекла: каждый браслет был в виде изумрудной змейки, свернувшейся в причудливый клубок. Она улыбнулась эмалевой улыбкой голливудской кинозвезды и низким, чарующим голосом произнесла:

– Поссо аутарти?

Адам испуганно отдернул было протянутую руку и, виновато улыбнувшись, спросил:

– Вы говорите по-русски или по-английски?

– А ми но, – произнесла хозяйка и, указав на маску, добавила на ломаном английском, – Донт тачь, донт тэйк эни пикчес. Ит из май бест мастапиз.

Сам плохо зная английский, Адам лишь разобрал, что маску нельзя трогать, и очень расстроился. В отчаянии он обратился к хозяйке с единственными фразами, которые хорошо знал как произносить на английском:

– Хау матчь ит костс? Ай вил бай!

Хозяйка отрицательно покачала головой и ответила:

– Нон э посибиле, нон э посибиле. Нон э ин вендита. Компраре куалсиаси коса че веде ин панчина, ма нон куэста.

«Как же так, – не сдавался Адам, из общей интонации ее речи уловив, что она по-прежнему отказывается продавать ему маску, – из принципа куплю. За любую цену». Он достал из своей сумки блокнот и ручку, раскрыл его на чистой странице и написал наугад цифру 100, после чего протянул его хозяйке с коротким и решительным:

– Бай!

– Но-у-у-у, но-у-у-у, – ответила она и набросила на маску черный шелковый платок, расшитый золотыми звездами, который полностью ее скрыл. Он дописал еще один ноль к цифре 100 и снова показал хозяйке.

– Ай бай, ай вонт! – настаивал Адам.

– Э ун сакко ди солди, сей сикуро че ло вуои? – чуть дрогнувшим голосом произнесла хозяйка, загадочно улыбнувшись.

– Ай вонт, – не унимался Адам. Она поманила его к себе и показала на рекламу на противоположной от лавки стене. Там висел огромный плакат переодетого в девушку трансвестита и стояла подпись крупными буквами She is he.

– Ту анкора вуои аккуистаре уна маскера? – спросила его хозяйка, а затем, немного подумав, добавила на ломаном английском,

– Йу бай-й-й?

– Йес-с-с-с, оф-ф-ф коуз-з-з-з, – ответил Адам на своем ужасном английском и вынув бумажник, достал две пятисотевровые купюры и протянул их ей со словами, – Ай бай.

– Э туо-о-о-о, – ответила она и рассмеялась, взяла деньги, проворно сдернула платок с маски и, завернув ее бережно в него, аккуратно упаковала Адамову покупку на дно бумажного пакета с тем же изображением переодетого трансвестита, что был на плакате напротив ее дома.

Безмерно довольный своей покупкой, Адам забрал пакет из рук хозяйки и, галантно поклонившись престарелой красавице, наконец-то уступившей его цене, гордый самим собой вышел вон из лавки. Облегченно вздохнув, будто проделал нелегкую работу, оглянулся и обнаружил, что лавка снова пуста: хозяйка бесследно исчезла с его деньгами, а на месте маски, которую он купил, лежит муляж черепа из папье-маше, весь разрисованный черными каббалистическими знаками.

«Что за чушь, – удивился он, опасливо поеживаясь от того, что увидел, – чертовщина какая-то. Пойду-ка я отсюда быстрей подобру-поздорову, пока хозяйка не передумала. Уж больно она странная: то тычет пальцем в плакат с трансвеститом, уверяя меня, что она это он, то череп вместо маски кладет на самое видное место. На что она намекает? Мне еще сегодня в Арсенал успеть нужно, пока выставка не закрылась».

Гостиница, где он остановился, располагалась совсем близко от того места, где он встретил лавку с загадочной красавицей, продавшей ему маску. Уже через десять минут он был у себя в номере трехзвездочного отеля «Фортуна» и, развернув платок, внимательно разглядывал то, что в такой спешке приобрел. Маска сияла темно-медовым золотом лака в лучах послеполуденного солнца, проникающих в комнату через полуприкрытые ставни окна. Адам торопливо разделся догола, принял душ под топот голубей по стеклу мансардного окна: его номер располагался под черепичной крышей средневекового дома, – и, подойдя к зеркалу на стене, висевшему напротив входной двери в номер, нетерпеливо схватив маску приложил ее к своему лицу. На него из зеркала в бронзовой раме смотрело потешное низкорослое существо с чудовищно огромным носом и раскосыми, жадными глазами в створках искусственных век. Несуразность его вида дополнял огромный живот и кривые ноги, отчего смотреть на самого себя без смеха было просто невозможно. Он рассмеялся и констатировал: