— Паша, давай я лучше вызову скорую. К чему это геройство?
— Лапуль, тебе же прекрасно известно, что при ножевом сообщают в полицию, а мне вся эта канитель не нужна. Отлежусь у себя. Ты же медсестричка. Окажешь первую помощь. Разве не заслужил? Отлично будешь смотреться в коротком халатике у меня дома.
Если бы не его бледный вид, залепила бы звонкую пощёчину. Хотя за что? По сути, он ни в чём не виноват. Это я не выполнила его приказ, пошла за ним, и он пострадал, спасая меня. Да даже если и не из-за меня, то не остался равнодушным к чужой беде. Я такое уважаю.
— Стой тут и никуда не уходи, — велю я.
— А ты шутница, лапуль. — Измайлов держится за плечо и снова прикрывает глаза, закусив губу.
Всё же плечо? Надеюсь, что неглубоко. Сейчас подгоню машину, усажу его и попрошу показать мне рану.
Я подхожу к его огромному танку, забираюсь на водительское место и теряюсь. Требуется несколько минут, чтобы разобраться, что нажать, и ещё немного времени — выехать с парковки ресторана, никого не задев. Неужели нельзя было купить что-то попроще? К чему эти понты?
Паркуюсь у входа в парк. Измайлов стоит, опершись об изгородь и всё так же держится за плечо, прикрыв глаза. Ему нехорошо. Это видно невооружённым взглядом. По идее, сдать бы тех придурков куда следует. Жаль, что не успела позвонить в дежурную часть. И странно, что Паша не хочет обращаться в полицию. Но один раз я его не послушала, и ни к чему хорошему это не привело.
Открываю Измайлову дверь, помогаю сесть на пассажирское сиденье. Откинувшись на спинку, он судорожно выдыхает.
— Расстёгивай рубашку.
— Прямо сейчас? — произносит слабым голосом.
— Прямо сейчас. Или я сама это сделаю.
— Лапуль, давай чуть позже? — устало просит он. — Я сейчас не в состоянии сделать тебе приятно.
— Я тебе сейчас ещё больнее сделаю, если ты не покажешь мне рану.
Павел тянется пальцами к пуговицам, и спустя несколько секунд я вижу, что просто обработкой и перевязкой не обойтись. Длинная, на десять сантиметров, полоска рядом с ключицей кровит. Рана на первый взгляд глубокая. Возможно, придётся зашивать. А швы у меня получаются ужасные.
— Даже не думай, я сказал. Никакой полиции и скорой, — говорит он, когда я тянусь к телефону. — Сама разве не справишься?
— Ты отпустил их и не хочешь связываться с полицией, потому что...
— Потому что сам виноват. Не нужно было ввязываться, но не смог остаться в стороне из-за дебильного характера. Обострённое чувство справедливости.
— Паша, тебе нужно в больницу, — настаиваю я.
— Давай без суеты и истерик, лапуль. Сказал же, что мне эти лишние проволочки, допросы, больничные листы и прочие радости жизни не нужны. Со мной и похуже вещи случались. Поехали. Время лишь зря теряешь.
Я снимаю плащ и прикладываю к его плечу. Показываю, где прижать, и его лицо снова кривится. Боже, какие мы нежные! А с виду прям несокрушимый гладиатор.
— Похуже? — не отступаюсь я. — У тебя может начаться заражение. Сепсис. Знаешь, что это такое? Или...
— У меня сейчас нервный тик начнётся, — перебивает Измайлов. — Заводи машину и останавливайся у первой аптеки. В бардачке карточка. Пароль три четыре двадцать два. Купи всё, что необходимо, и отвези меня домой, — с нажимом повторяет он.
Вид у Измайлова с каждой минутой всё хуже и хуже, лучше и впрямь не тратить время на бесполезные споры. Понятное дело, что он упёртый баран. Я выхожу из аптеки и задерживаю на нём взгляд. Измайлов сидит, прикрыв глаза, и тяжело дышит. Крови он потерял не так уж и много, чтобы уйти в бессознанку. Низкий болевой порог или...
