- Мне плевать на твои выкрутасы, – жестко чеканит сквозь зубы отец. - Пусть с тобой разбирается Давид.
- Я его терпеть не могу! – кричу в отчаянии. - Не хочу выходить замуж ни за кого, кроме Максута! Тем более, за этого…
Губы дрожат, и я принимаюсь отчаянно моргать. Никто не увидит моих слез! Почему они так?! За что?! Знают же, что люблю другого…
- Глупости, дочь! – обрывает поспешно отец. Высокие скулы, покрытые щетиной с сединой, багровеют. – Люблю, не люблю… Где ты только набралась этой ереси? Это все воспитание твоей матери, - говорит, словно оправдываясь перед кем-то.
Замечаю, что отец смотрит куда-то мне за спину. По позвоночнику проходит холодок. Нервно ежусь. Облизываю пересохшие губы, прежде чем обернуться, и попадаю в плен черных, как ночь, глаз Давида Мансуровича. Он - старший брат Максута. Ненавижу!
Давид смотрит прямо и уверенно. Красиво очерченные губы крепко поджаты и образуют сплошную линию. Держится он с завидным спокойствием. Мне бы так! Высокий, широкоплечий… Он - словно несокрушимая гора. Соболиные брови сведены на переносице. Мои слова явно пришлись не по душе мужчине. А на что он рассчитывал?!
- Максут женится на другой.
Вздрагиваю, еще в полной мере не осознавая сказанное отцом. Между лопаток так горит, словно в спину вонзили нож. Оборачиваюсь, недоверчиво приоткрывая рот.
- Не верю… – срывается с дрожащих губ. В голове беспощадно нарастает гул. -
Мы были помолвлены много лет. Это все… не правда!
- Все изменилось.
Каждое слово отца словно гвоздь, вбитый в крышку моего гроба. Так больно, что перехватывает дыхание.
– Ты выйдешь за Давида. Завтра ваша помолвка. Без фокусов, Мирьям. Будет много уважаемых людей, – добавляет отец бескомпромиссно. Он опускает взгляд на стол и, словно потеряв интерес к происходящему, принимается хладнокровно перебирать бумаги.
Из моих глаз брызжут слезы. Бред! Не верю! Они что, все сговорились?! Срываюсь с места. Хочется зажать уши руками и прокричать: "Я не согласна!" Вместо этого несусь к выходу, по пути намеренно задеваю плечом Давида, что стоит на дороге. Прежде, чем закрыть дверь, шиплю, как разъярённая кошка, прямо в красивое, но такое ненавистное мужественное лицо Давида. Так, чтобы не слышал отец:
— Ненавижу.
Как же я была слепа!
Думала, что любовь забыла про меня, а стоило лишь протянуть руку, поверить Давиду. Давид — вот кто по-настоящему меня любил, пока я лила слезы по его младшему брату, который, казалось, вовсе не замечал моего существования.
Дура!
Упрямая, твердолобая…
Слишком поздно я поняла, что влюбляюсь в Давида. Судьба наказала меня за игры с чувствами. Дала надежду на счастье, а потом жестоко отобрала, оставив ни с чем!
Но небольшая фотография с моим изображением путает все карты и заставляет быстрее биться сердце. Страшные обвинения совсем не вяжутся с этой цветной фоткой, что он хранит в одном из отсеков бумажника.
Никто просто так не будет носить с собой изображение девушки, которую считает мошенницей и виновницей во всех тяжких грехах. Неужели Давид все еще чувствует ко мне что-то?!
В голове гулко звучит: мошенница, украла, предала. Поспешно кладу фото в бумажник и прячу мужской аксессуар обратно в карман черного пиджака. Давид говорил про какой-то проект.
Свожу брови на переносице и пытаюсь вспомнить, слышала ли я об этом хоть что-то от отца. Сколько не пытаюсь выудить информацию из своей памяти - все тщетно.
