Он держал меня на коротком поводке. Сама себе я напоминала майора Каменскую из романов Марининой. Первые полгода не знала даже его фамилию. Он не приглашал меня к себе домой, не рассказывал о вечных делах, из-за которых так редко появлялся у меня в доме. Однако дистанционного внимания мне хватало – даже с избытком. Звонил он каждый час, от заката до рассвета. Приходил ко мне ночевать, по статистике пару раз в неделю, но когда придет – предсказать было невозможно. И я ждала. Вечно ждала. Раз в месяц говорила: «Нет, такой формат отношений мне совершенно не подходит!» – отключала все телефоны, блокировала его аккаунты в соцсетях… Тогда он выслеживал меня около дома. Бросал пару фраз, питавших ту, что никак не могла умереть, – мою надежду, подкидывал дровишек в костер любопытства. «Ты самый родной и близкий мне человек. Я просто берегу тебя. Еще не время. Потерпи, скоро все будет хорошо. Не могу тобой рисковать. Боюсь к тебе привыкнуть – сейчас мне нужно думать о другом». Одной фразой он умел погасить мой бунт и разбудить инстинкт волчицы – тот, что, несмотря на долгую и активную личную жизнь, до сих пор спал во мне крепким сном.
В сравнении с классическим женским пониманием идеального мужчины он был невыносим: грубый, невнимательный, ненадежный, бесперспективный, опасный… Чем меньше говорил, тем больше значения я придавала его словам. Он бросал, например: «Я темный, а ты светлая. Я испорчу тебе жизнь. Сам не уверен, нужно ли тебе это все». Почему-то это казалось безумно романтичным. А что «это все» – я еще долго не понимала.
Иногда мы спорили о высоких материях. Так я узнала, например, что мужской измены в его мире не существует.
– Какая разница, с кем ты спишь? Даже самая вкусная конфета быстро надоедает, потому что у нее один и тот же вкус. Но это неважно. Важны близкие люди.
И мне так хотелось попасть в круг близких для него людей! Он-то в мой ближний круг вошел без труда, вовсе не стремясь и ничего для этого не делая.
Зимой он гонял без правил и ограничений на своем черном джипе, летом на мотоцикле. Меня катал редко – говорил, что я слишком дорога ему, что не хочет мною рисковать. Но если это все-таки случалось – ехал бережно и аккуратно: я прижималась к нему всем телом и чувствовала вкус свободы. Тогда это называлось для меня «мгновения счастья». К этим же мгновениям относились и другие, порой странные для непосвященных вещи: то он брал меня на какую-то ночную встречу, и я несколько часов сидела в машине и его ждала, то полдня в ресторане мы спорили о том, что такое хорошо и что такое плохо… Странное дело: что для меня плохо, для него почему-то всегда оказывалось хорошо.
И все это – на фоне моей работы, прежде безумно для меня важной. Но теперь я отключала телефон и пропадала, чтобы ничто не отвлекало от этих редких, драгоценных встреч с моим загадочным байкером.
Через год он потихоньку начал рассказывать мне о своих делах, делиться своими новостями и советоваться. Вскоре уже рассказывал обо всем, что происходит на работе, – но его домашнего адреса я не знала по-прежнему. Чем занимался? В прежние времена таких называли понятным словом «контрабандисты». Возил черную икру и краснокнижных рыб из мест их обитания прямиком на столы сильных мира сего.
На шее у него всегда висел какой-то лоскуток кожи; снимал он его только в ванной. На вопрос, что это, отшучивался:
