Ксермет начал копаться в памяти, пытаясь понять, что здесь вообще делает этот полуголый великан. Он смутно припомнил, как кто-то из товарищей сказал ему на привале в самом начале их марша, что скауты наткнулись на небольшую группу степных воинов. Некоторые из них могли изъясняться по-гакрукски и что-то твердили про огромный пожар и толпы безумных. Они говорили, что пути назад им нет, что в степи теперь хозяйничают «темные люди» и спастись почти никому не удалось. Понятно, за нами увязались. Что ж, нам сейчас и эти не помешают, особенно после сегодняшней бойни.
Тем временем кочевник достал из дорожной сумки небольшой мешочек, крепко перетянутый бечевкой, и осторожно принялся его развязывать. Толстые пальцы неловко пытались распутать тугой узел веревки. Ксермет поджал под себя ноги, сев повыше, и даже немного задрал голову, не особенно стараясь скрыть растущее в нем любопытство.
Долина все больше окрашивалась в серые тона, и фигура дикаря поблекла, сливаясь с зарослями кустарника. Тени от деревьев дубовой рощи подкрались к лагерю вплотную и испуганно остановились, ощутив холодное дыхание гигантской тени от горы у самых своих ног.
Кочевник наконец справился с веревкой и достал из мешочка небольшой тряпичный кулек. Он осторожно развернул ткань и расстелил ее на земле рядом с кустарником. В самом центре Ксермет разглядел темное пятно неправильной формы. Дикарь встал на колени и опустил руки на землю, составив из ладоней домик вокруг драгоценного содержимого, очевидно пряча его от ветра. Затем он припал головой к рукам и замер.
Вскоре до Ксермета донеслось еле слышное бормотание. Интересно все-таки, что там у него в мешке? Бормотание становилось все громче и вскоре переросло в заунывное пение на незнакомом языке, которое грустно поднималось в темное небо, на котором зажигались первые звезды.
Ксермет откинул голову назад и закрыл глаза, внезапно ощутив всю тяжесть прошедшего дня. Все его тело ломило от полученных ран, в особенности левое запястье, на котором виднелись глубокие следы зубов. Рука сильно опухла, а мизинец не двигался вовсе. Огромные синяки и кровоподтеки покрывали его шею, которая побывала в удушливых объятиях какого-то безумного. Вся грудная клетка горела, посылая жаркие импульсы в стучащие виски из-под смятой пластины доспехов.
Из всей его сотни в живых осталось чуть больше дюжины человек, все из числа тех, кто в суматохе боя был оттеснен безумными от позиций его отряда и не пошел с ним в атаку на наездника. И Джад. Этот сукин сын всегда выживает, в любой передряге. Если бы он не взял на себя тех двух последних безумных, ничего бы у меня не вышло. Лежал бы я уже где-нибудь на дне реки, лицом вниз. Хотя хорошо Джаду в этот раз досталось. Хоть бы только выкарабкался. Перед глазами Ксермета предстало опухшее до неузнаваемости тело в палатке эскулапов, с ног до головы обмотанное кровавыми бинтами. А всех остальных я сегодня отвел на смерть. Столько народу положил. Все опытные, хорошие бойцы.
Заунывное пение кочевника резко прекратилось, и Ксермет вздрогнул, выйдя из оцепенения. Дикарь продолжал неподвижно стоять все в той же позе. Ксермет медленно поднялся и тихо подошел к нему, заглядывая ему через плечо. В ладонях кочевник сжимал горсть сухой земли, из которой торчал маленький жухлый колосок. Ксермет невольно фыркнул, не сумев скрыть своего разочарования. Он надеялся увидеть какой-нибудь диковинный фетиш вроде статуэтки странного степного бога, которого он представлял себе почему-то непременно с головой лошади. Дикарь поднял голову и пристально посмотрел на Ксермета.
