– Мои братья все сегодня умирать, – вдруг произнес он, когда Ксермет уже развернулся, чтобы уйти. – Все, что приходить со мной, все, что бежать из горящей степи. Всех забирать темный человек, – продолжил он на ломаном гакрукском.
Ксермет на секунду заколебался, решая, стоит ли ввязываться в разговор.
– Я сегодня тоже потерял много братьев. – На душе у Ксермета было тяжело, как бы он ни пытался убедить себя в обратном, списывая все на трудности войны. – И я сам повел их на смерть, в атаку на наездника.
– Так это ты убивать темного человека? – Глаза дикаря расширились, и он неожиданно схватил Ксермета за руку. Ксермет вздрогнул и опустил свободную ладонь на рукоятку меча.
– Не надо, я не хотеть вреда. Ты мстить и за моих братьев. Меня звать Макхэкв. И я теперь тоже твой брат.
Замечательная у меня родня объявилась, подумал Ксермет, но, к своему собственному удивлению, раздражения не ощутил. Напротив, в первый раз за сегодняшний день он почувствовал некий душевный покой, как будто держал его за руку не этот покрытый шрамами дикарь, а некий близкий ему человек.
Даже боль во всем теле как-то отступила, и в висках перестало бешено стучать. Черт возьми, как же все-таки работает память! Теперь вспомнил: эти кочевники верят, что их далекие предки были травой. Была там какая-то бредовая история про то, как сильный ветер налетел на степь и вырвал из земли всю траву. Потом он долго гонял ее, пока она не спуталась вместе и не получился из нее первый мужчина. Что же там дальше-то было? Ксермет наморщил лоб, пытаясь вспомнить продолжение истории.
– Дальше первый мужчина долго бродить по степи, но быть очень неспокойным. Будучи сотворенным из травы, он теперь отрываться от своей второй половины – земли, – продолжил дикарь, крепче сжимая его руку.
Ксермет вздрогнул. Я что, вслух это сказал? Быть не может.
– И тогда он собирать землю вместе и делать из нее женщину. Четыре дня и четыре ночи он лепить из земли себе жену. Когда он закончить, солнце обжигать эту земляную фигуру, и она становиться первой женщиной. От них и пойти степной народ. – Кочевник улыбнулся и отпустил руку Ксермета. – Мы с тобой еще встречаться, Ксермет. Иди, я молиться за своих братьев. Все они скоро становиться землей и прорастать травой.
Дикарь опять опустился на землю, уткнувшись головой в ладони.
До Ксермета вновь донеслось невнятное бормотание. Он постоял еще немного, изумленно глядя на странного незнакомца, и зашагал в сторону входа в долину, где в воздух поднимались тонкие струйки дыма от костров. В висках у него опять застучало.
Поперек узкого входа в долину протянулся длинный ров, с внешней стороны которого в лунном свете торчали редкие заостренные колья. Вдоль траншеи медленно двигались темные фигуры дозорных. Чуть поодаль на узкой каменистой платформе на близлежащей горе Ксермет разглядел еще несколько человек, которые напряженно вглядывались в даль.
Ксермет направился к двум палаткам, возле которых горел большой костер. В свете огня, недовольно выбрасывающего трескучие искры, Ксермет разглядел угрюмые мужские лица. Легионеры механически бросали игральные кости на маленький складной столик и машинально переводили стрелки дисков, которые указывали на набранные ими очки. Игра, обычно сопровождаемая громкими выкриками, руганью и смехом, сегодня протекала в полном молчании.
– Честь и отвага! – громко поприветствовал их Ксермет издалека.
