Её лицо, освещённое огнём, оставалось бесстрастным. Это была женщина, для которой не существовало отдыха. Её глаза, горящие жёлтым светом, внимательно следили за каждым движением в комнате, за каждым отблеском света и тенью. Она знала, что её работа завершена, но дом, как и весь Валдмор, требовал её присутствия.
Запахи в комнате становились всё более насыщенными. Горечь трав, запах расплавленного металла, смешанный с тонкими нотками мяты и мокрой земли, образовывали аромат, который мог свести с ума любого, кто не привык к подобным волнам магии.
Вечная ночь Валдмора продолжала дышать, а дом Грилы оставался её сердцем.
Грила стояла в самом центре своей кухни – мрачного храма, где царила тьма, смешанная с отблесками мерцающего света. Это пространство дышало её магией, её силой, её древней сутью. Её массивная фигура возвышалась над всем, как монумент времени и силы, а её присутствие заполняло воздух тяжёлой, вязкой энергией.
Она была укутана в чёрный фартук, сделанный из плотной ткани, которая казалась почти живой. На поверхности фартука серебряной нитью были вышиты загадочные символы, пульсировавшие мягким светом. Эти символы, похожие на руны, то вспыхивали, то угасали, как будто реагировали на её движения. С каждым её вдохом в воздух поднимался аромат разогретого железа, смешанного с едва уловимой горечью древних трав, а с каждым выдохом чувствовалась холодная нотка ржавчины.
Её волосы, густые и спутанные, походили на старую шерсть, впитавшую в себя пепел. Они были собраны в небрежный пучок, закреплённый длинной металлической шпилькой, которая сама по себе была произведением искусства. Шпилька, украшенная мелкими резными узорами, напоминала кинжал, зловеще поблёскивающий в свете пламени.
Лицо Грилы было словно карта, изрезанная морщинами, которые пересекались в причудливых узорах. Каждая из этих линий казалась следом от давних битв или свершений, о которых давно забыли, но память о которых она носила в себе. Её кожа была сероватой, но не тусклой: она мерцала, как поверхность старого металла, обожжённого огнём, но не сломленного.
Её глаза были самой живой частью её облика. Золотисто-жёлтые, яркие, они светились в полумраке кухни, пробивая тьму, как два факела. Эти глаза были не просто зрением, а инструментом, который, казалось, мог видеть насквозь – сквозь стены, через время, в самую глубину души каждого, кто осмеливался встретиться с её взглядом. Они были холодными и пронизывающими, как остриё ножа, но в них была скрыта магия, притягивающая и страшная одновременно.
Запах вокруг неё был насыщенным и многослойным. От её одежды исходил слабый аромат свежей крови, смешанный с пылью и угольной горечью. Её волосы источали тонкую пряность трав, засушенных веками назад, но всё ещё живых в своей сущности.
В её руках блестел нож, который сам по себе был произведением тёмного искусства. Его тонкое лезвие, прозрачное, как луч лунного света, казалось одновременно хрупким и несокрушимым. Каждый раз, когда она двигала им, воздух вокруг ножа слегка дрожал, как будто это оружие разрезало не только материю, но и саму реальность.
Рукоять ножа, сделанная из тёмного дерева с серебряными вставками, была украшена маленькими рунами, которые светились слабым голубоватым светом, перекликаясь с символами на её фартуке. Этот инструмент был не просто кухонным ножом – он был её проводником, её связью с магией, источником её силы.
