Он нервно цыкнул языком, снова дернул бровями.
Михалыч пожал ему руку.
– Но это еще не все, – опомнился Иванов. – Егоровна, у которой дом сгорел, – мать его родная.
– Вот те раз! – Фролыч выкатил глаза. – И что вы намерены делать?
– Родные тополя милей московских улиц…
– Вот оно что…Имеется комнатенка. Состояние, правда, не блещет…
Иванов хмурился:
– Приходил запрос из УВД вот на эту фамилию. – Он ткнул пальцем в бумагу. – Я ответил, что людей с подобной фамилией у нас не значится. Возможно, ниточка тянется из вашей деревни…
Глаза у главы бегали по столешнице и, когда Иванов замолчал, вдруг заявил, что видели вчера, между прочим, джип. Говорят, искали какого-то военного. Мальчишкой якобы знали его… К мужикам липли, а одного с собой увезли.
Иванов насторожился:
– Кто такой?
– В больнице работает… И там у них нынче потоп.
Михалыча передернуло с головы до ног. Чачин! Это мог быть только он, слесарь-сантехник.
– Надо съездить к нему!
Втроем они вышли из здания, сели в машину Михалыча.
Чачин? Кем он был для Михалыча? В принципе – лучшим другом. Бегали по деревне, играли в войну. И не заметили, как выросли: один в мореходку подался, другой – в менты. Ещё был Физик, Бутылочкин. Из той же команды…
Вечерело. Предзакатное солнце било вдоль улицы по глазам. Чачин вместе с матерью жил за парком. Только б застать его дома – живого и невредимого.
Михалыч свернул на перекрестке, остановился: улица Некрасова, тот самый дом.
Ворота изнутри оказались заперты. На стук никто не выходил. Однако Михалыч был настойчив и продолжал в них стучать – то кулаком, то, развернувшись, подошвой. У соседей надрывались собаки. Неужели можно не слышать стук? Так поступают лишь те, кому отсидеться – за счастье. Еще так поступают покойники.
Михалыч дернулся к палисаднику, прильнул к окну, стараясь рассмотреть помещение. Иванов обошел его и прилип к другому стеклу.
– Ну что вы тут лазите, а?! – донесся из дома женский голос. – Лег человек отдохнуть, так нет! Нету нигде покою! Ну что ты стоишь, а?! Что тебе надо?!
Женщина спрашивала у Иванова, решив, вероятно, пойти ва-банк. Она никому не откроет, потому что это ее дом.
Михалыч подошел к Иванову и увидел тетку Катерину.
– Свои это, тетя Катя! – Он снял фуражку, отпрянул от окна. – Помнишь меня?! Толька я! Кожемякин!
– Идите своей дорогой! Говорю: забей калитку, так нет… Вон же лазиют все подряд…
Она никого не хотела знать. Если надо – клюнет любого. Было бы чем…
Иванов оживился:
– Хватит прятаться! Вон же ноги торчат из-за печки!.. Вставай, поговорить надо!
Михалыч присмотрелся: в глубине комнаты, на кровати, виднелись ступни. Вот одна нога шевельнулась, почесала другую, опустилась к полу. Чачин приподнялся, сел в кровати и, сидя, посмотрел в окно. Затем встал и, тряся головой, двинулся к выходу.
Тетка Катерина сразу умолкла: ее миссия на этом закончилась. Чачин вышел на крыльцо, зевнул, подал руку, дыхнул перегаром:
– Ты же уехал вчера…
– А теперь вернулся. Говорят, вчера на джипе кого-то катали… Не тебя ли?
Чачин напряженно икнул:
– Довезли… Не то ночевал бы в канаве.
– Говорят, тебя спрашивали обо мне…
Чачин смотрел в пол, судорожно скреб в голове. Сколько человеку нужно выпить, чтобы так отравиться?
– Спрашивали или нет?
– Вроде нет. А может, спрашивали…
Он снова зевнул, сложил губы скобой.
– Вот даже как? Ну хорошо… Иди, отдыхай…
Михалыч шагнул к машине, оставив Чачина одного зевать у ворот.
