Слухи. Технологии управления - страница 8

Слухи существуют давно. В древние времена странствующие люди, разносившие новости, как вести, по тем местам, куда они добирались, передавали их уст в уста. Количество людей, умеющих читать, постепенно росло, но по-прежнему высочайшим кредитом доверия у крестьян пользовались именно нищие странники, разносящие разную информацию, включая недостоверную (вариант: вымышленную).

Как указывает В.Б. Аксенов, неграмотные крестьяне, весьма туманно представлявшие себе содержание Священного Писания, заполняли лакуны богословского образования собственными «фантазиями», по сути, создавая альтернативное Евангелие. В протоколах, составленных в связи с обвинениями нищих-странников в распространении ложных слухов, часто отмечалось, что крестьяне относятся к ним с уважением, считая людьми «не глупыми» и «бывалыми». Последняя характеристика в глазах крестьян была особенно важна.

В XIX в. не столько объективное ухудшение условий деревенской жизни, сколько сбивавшие крестьян с толку слухи вызывали волнения и бунты[9]. С конца 1914 г. число убогих странников пополняли возвращавшиеся с фронта раненые солдаты, рассказывавшие собственную историю войны, заметно отличавшуюся от официальной[10]. Их рассказы, как правило, и вызывали недовольство у основной массы людей.

По воспоминаниям русских офицеров, солдаты в 1914 г. плохо себе представляли причины начала войны. В лучшем случае они слышали, что «какой-то там эрц-герц-перц с женой были кем-то убиты». Но если в войсках офицеры еще могли предоставить солдатам краткую политинформацию, то в российской глубинке, несмотря на усилия грамотных крестьян, донести до односельчан содержание газет было невозможно. Народ в массе своей оставался в неведении и доверял скорее тем слухам, которые перекликались с сюжетами народного мифотворчества[11].

Б.В. Дубин и А.В. Толстых в статье «Слухи как социально-психологический феномен» так описывают историю слухов.

Изменение механизмов регуляции поведения в обществе началось для России во второй половине XVIII – первой половине XIX в., когда случай становится основой репутации, в том числе дурной или разрушенной: вспомним классическую драму блестящей репутации, погубленной специально распространенным слухом («Горе от ума» А.С. Грибоедова или, в пародийном варианте, «Мертвые души» Н.В. Гоголя; о роли слухов в мире Ф.М. Достоевского уж не говорим).

Это и послереволюционная Россия, когда эхом социального взрыва по стране пошли волны слухов и сопровождающих их анекдотов… В дезинформированном обществе, в условиях общественной стагнации и культурного безвременья любая информация фигурирует лишь в форме слуха – от подсудных известий о ленинском «завещании» до глухих толков о катынских жертвах и историй о том, как брали Берию или свергали Хрущева.

Важно, что единицами слуха (слухообразующими элементами, модулями) являются экстраординарные события и герои. Личность героя (она часто отмечает и окрашивает собой и значимость события) определяется его статусом – явным или скрытым – и особыми способностями (опять-таки, скрытыми или явными). Существенно само противопоставление явного и скрытого, игра слуха (и его инициатора, автора, рассказчика) на этой двузначности.

Отсюда – важнейшая для слуха и его функционирования тема тайны и посвященности в нее, приобщения к ней (например, слухи о «тайном обществе»). Собственно, слух с очевидностью концентрирует все основания традиционной власти (власти в обществе, отсылаемом к традиции) – чудо, тайну, авторитет.