− Понятно, не тупая.
Девушка терпеливо выждала нужное время и очень обрадовалась, когда смогла контролировать свои руки и ноги. Затем не совсем уверенно встала на ноги. Эрни протянул ей сумочку, и вместе они вышли из офиса. Так же молча спустились на первый этаж и, миновав скучающего в одиночестве охранника, вышли на крыльцо.
− Ну… я пошла, − неуверенно проговорила Аннит.
− У тебя двадцать четыре часа, − бесстрастно напомнил Эрни.
Девушка спустилась на две ступеньки, надела на голову платок, который все это время висел на шее и, оглянувшись, спросила:
− Почему ты меня отпускаешь?
− В память об убитом тобой человеке.
− И кем же он был для тебя? – девушка презрительно усмехнулась.
− Другом.
Больше ни о чем не спрашивая, Аннит зашагала прочь. Эрни смотрел ей вслед, пока высокие кусты не скрыли за собой ее силуэт. После разговора с ней в его душе остался неприятный осадок. Вскоре Эрни поймал себя на мысли, что не помнит черты ее лица, лишь ощущение лютой, всепоглощающей ненависти, выкрашенной в цвет крови.
От неприятных размышлений его отвлек подбегающий к крыльцу Шарух.
− Ты отпустил ее?
− Да.
− И ничего не узнал?
− Узнал все, но Бохраду незачем об этом знать.
− Разумеется! Ты мне расскажешь?
− Пройдем в офис. Заодно поможешь мне все траурное выбросить.
− Есть, шеф!
Дело о несостоявшемся убийце было закрыто, и это обстоятельство радовало всех участников, организовавших такое убедительное представление. Вечером этого же дня, когда Эрни, сидя в кровати, вдохновенно писал очередную главу своих мемуаров, Шаруху вздумалось пообщаться с ним.
− Эрни, ты не представляешь, что произошло со мной за ужином, − возбужденно заговорил он.
− Не представляю и что же?
Эрни обратил внимание, что голограмма абонента выглядит обеспокоенно.
− Эрни, ты про арбуз, которым меня кормил Бохраду не рассказывал?
− Нет, только про опарышей.
− Значит, ты тут не причем. А то я тоже захотел воспылать к кому−нибудь жаждой мести.
− Да, что стряслось? Ты расскажешь мне, наконец?
− Я просто все еще в шоке… Представь, сидим оба за столом, болтаем о пустяках. Я уже наелся и собрался уйти, но стул сдвинуть не могу. Еще тапочки, словно приросли к полу. Пока я пытался понять, что произошло, Бохрад подходит сзади и приматывает меня веревкой к стулу. Я, конечно, пытался сопротивляться, но все произошло так быстро, что я ничего не смог сделать.
− Бохрад, − говорю ему, − ты что делаешь?
− Собираюсь развлечься, − отвечает.
Мне, честно, стало не по себе, даже страшно.
− Бохрад, жертва из нас ты.
На что он, посмеиваясь, отвечает:
− Конечно, конечно, но судя по тому положению, в котором ты сейчас находишься, твои слова звучат неубедительно.
Я, конечно, попросил отпустить меня, обещал забыть об этом, но куда там. Чувствую, что одним сидением в связанном виде мне не отделаться. И точно! Бохрад усаживается сбоку, берет тарелку, ломает в нее маленькими кусочками хлеб, обильно посыпает его черным и красным перцем. Я особо подчеркиваю – обильно, значит очень много. Затем заливает все это маслом – он под столом специально бутылку прятал, мерзавец! Все это тщательно перемешивает. Берет вилку, насаживает на нее кусочек хлеба и протягивает мне. Я отворачиваюсь, категорически заявляя:
− Я это есть не буду!
Он ухмыляется и отправляет этот кусочек… себе в рот! Я в шоке наблюдаю, как он его, не морщась, пережевывает и глотает. Такое было впечатление, что перец ему нипочем.
