Дед делился происшедшим со мной и остальными внуками. Мы, конечно, понесли урон: были вытоптаны наши поля, разграблены склады и погреба, но мы выжили, и это главное, все восстановили, а вот с киргизами было сложнее. Они к зиме оказались без мужского населения, имеется в виду взрослого, их все-таки отправили на работы на запад, это тех, кого не расстреляли по приговорам и не посадили в тюрьмы. Они остались без рабочих рук, у них наступил голод, который косил их десятками. Они брали последнее, что у них было, а среди них были и довольно богатые люди, и шли менять свое добро на хлеб.
Жалко было смотреть на этих худых и оборванных людей, просивших милостыню или предлагавших какое-то барахло за кусок хлеба, но когда перед глазами вставали земляки со вспоротыми животами, женщины и дети, убитые зверски, не было желания им помочь.
Восстание было подавлено везде, много восставших было убито, повешено по приговорам, и губернатор стал наводить порядок. Первым делом увеличили количество войск, вооружение. Создали среди казаков отряды самообороны, вооружили их, отработали способы оповещения, приготовили окопы и защитные укрепления по окраинам сел, организовали дежурства – в общем, приготовились к возможному повторению событий, но с другим финалом.
Больше ничего подобного не произошло, деда вскоре отправили на фронт, где он провоевал до конца 1917 года, и только революция вернула его и многих сослуживцев домой.
Все эти события, поражающие своей жестокостью и бессмысленностью в то далекое время, когда было убито, искалечено, изнасиловано большое количество православных людей, коммунисты замалчивали, представляя восставших борцами за освобождение угнетенных дехкан против царизма, а на самом деле поощряя их самостийность, русофобию, и к чему она на самом деле привела, я знаю уже на своем примере, когда наступил развал СССР. Как нас гнали киргизы в Россию – «русские в Рязань, татары в Казань». И как мы, русские, родившиеся в этой самой Киргизии, поднимавшие ее благосостояние, защищавшие ее от истребления и безграмотности, видели зарождение новых баев, вершителей судеб этой маленькой республики. И недаром там произошло аж четыре революции, больше, чем где бы то ни было, и ни один из их президентов не ушел по-доброму со своего непонятного для них и нехарактерного президентского поста. Всех смели, арестовали или выгнали из Кыргызстана, как они любят себя называть.
Мой дед не принял советскую власть, не явно, конечно, а в душе, ибо я часто слышал от него плохие слова про эту власть, не понимая, конечно, смысла. Наверное, он мог за это поплатиться свободой, но благо в селе не было доносчиков, да и он не особо это афишировал. У деда умерла его первая жена, мать моего отца, оставившая ему троих детей – отца, дочерей Ульяну и Анну. Он женился на вдове, у которой было также трое детей, и у них в совместном браке родилась еще двойня – сын Геннадий и дочь Мария, моя крестная. Так что семья состояла из восьмерых детей, и представьте, сколько у меня двоюродных и троюродных братьев и сестер, потом племянников, которых не то что запомнить, пересчитать невозможно было.
Все селились рядышком, выходили замуж, женились, работали в колхозах имени Калинина и «Победа», учились в трех школах, потом уезжали на учебу в село Калининское, там был техникум, в город Фрунзе, 93 километра от села, возвращались, а многие нет, находя работу в столице или уезжая в Россию, Казахстан, Узбекистан, – в общем, зона родни расширялась по всему Советскому Союзу.
