Смерть. Эссе - страница 17

Я приводил Лему доводы Мишеля Фуко: уж он-то на своей шкуре испытал, что значит быть сознательно аутоагрессивным. Здесь поясню, что с точки зрения и общей психопатологии, и частой психиатрии, синдром аутоагрессивности – столбовой при психических болезнях, в норме от сознания, так называемого здравого человека, а великий фантаст Станислав Лем был по натуре очень здравый (в отличие от моего кумира Фуко), скрыт. Подчеркну это, сказав безапелляционно, что аутоагрессивного самосознания быть по самой сути «Я», не может. Я был очень польщен тем, что эту мою точку зрения и на аутоагрессивность и на автоэволюцию, разделял также великий фантаст Борис Стругацкий, с кем я не только просто общался, но, можно так сказать, вместе работал над сценарием художественного фильма, по рассказу моей жены Марины, «Рина Грушева» (читай кое-что об этом рассказе выше, да и сам рассказ, лучше в первой редакции, опубликованный под моим именем и с названием «Чертовщина» в журнале «Смена». Сентябрь, 1989).

«Ниоба», Национальный музей Рима.

Ниоба – символ смерти. Это слова Бориса Стругацкого. История Ниобы, Лето и детей обеих богинь, для меня подсказка к аутоагрссивности и автоэволюции. Кстати, в свое понятие автоэволюции Лем не вкладывал идею личностного бессмертия. «Смерть» для него и как для человека, и как для ученого-фантаста, не была актуальной проблемой. Вот, что уж точно, имея в виду Станислава Лема, Фантасия – жена Разума и прислужница Мудрости. Весьма непривлекательная особа, если посмотреть, не фантазируя (sic!)

«Не ищем мы никого, кроме людей. Не нужно нам других миров. Нам нужно зеркало […]. Мы хотим найти собственный, идеализированный образ, это должны быть миры с цивилизацией более совершенной, чем наша. В других мы надеемся найти изображение нашего примитивного прошлого» (Станислав Лем о «Солярисе»).

Автопортрет моего брата, Павла Юрьевича Черносвитова, ученого, философа, путешественника, романтика. Это он на Шпицбергене.

Андрей Тарковский боялся смерти. Этим объясняется его дружба с Джуной. Но он не хотел афишировать свои отношения с Джуной и я точно не знаю, принимал ли он у нее сеансы гипноза. Джуна была заинтересована в Тарковском, ибо надеялась, что он снимет ее в одном из своих фильмов. Она хотела, пусть в эпизоде, чтобы Андрей снял ее в наряде персидской царицы. Известный художник, который принимал сеансы у Джуны, нарисовал ее портрет в этом наряде. Тарковский не отказывал Джуне, но все знали, что в никакой фильм Тарковского Джуна не попадет. Станислав Лем встречался с Андреем в квартире у Джуны. Ее гипноз на Лема не действовал и страха смерти он не испытывал. Он неистово искал, что там, за «горизонтом Жизни», и его поиски приводили к оному – Всевышнему Разуму. Так появился Солярис.

Я думаю, что моя дружба с Андреем также объяснялась его страхом смерти. Со слов Джуны, я интересовал его, как врач, а не как личность. Когда я Джуне сказал, что я считаю, что мы с ним будем друзьями, Джуна мне возразила, что «не будите… Андрея не интересуется психологией и психологами, он интересуется Вселенским Разумом». Я пересказал Лему наш разговор с Джуной, и что я расстроен, и сожалею, что загружал Андрея психологией. Я как раз сдал в журнал «Москва» Вере Дмитриевне Шапошниковой несколько своих психологических рассказов. Рецензию на мои рассказы написал Михаил Шолохов: «