Николайчик вытащил из верхнего кармана пиджака еще более измявшуюся бумажку и вознамерился ее зачитывать, но Силантьев отмахнулся:
– Верю, верю, верю, пашешь, сил не жалеешь! Хорошие у нас местные кадры. Беречь надо, а мы не бережем. И платим недостаточно, и жилищная проблема находится в процессе решения.
– Василий Григорьевич, – сказал Николайчик, – вы обещали для нашего «Москвича» резину выделить. Помните?
– Что? Какую резину?
– Когда академик приезжал. Мы здесь сидели.
– Ну и хитрецу ты, Николайчик, ну и хитрец! Знаешь, когда подкатиться к начальству. Сделаем, завтра Нечкину позвони.
Чай был хороший, крепкий.
– Как устроились? – спросил Силантьев. – Гостиница у нас обычная, но чисто. Правда, чисто?
Шубин хотел было сказать о мыле и туалетной бумаге, но сдержался. Откуда Силантьеву взять эту проклятую туалетную бумагу?
– Чисто, – сказал Шубин. – Только вода у вас не очень.
– Что? Вода? Какая вода? – Силантьев будто выпустил секунду из себя другого человека, с начальственным голосом, настороженного и готового к борьбе. И тут же спохватился, загнав внутрь. – У нас много проблем. Много. Вот Федор Семенович как старожил помнит – какая вода у нас была! А в речке – каждый камешек! На любую глубину. Я ведь сам местный, и Плутова, так мы мальчишками вот таких сомов вытаскивали… Прогресс. Губим мы природу, на жалеем. Любую газету откроешь – что видишь? Уничтожение природы. Вот сейчас был у меня Гронский, директор нашего химзавода. Детище второй пятилетки. Вроде бы он мой друг и соратник, а с другой стороны, у нас с ним происходят большие споры. На него министерство давит – план! Нужна стране химия? Отвечаю – нужна! Но не за счет здоровья людей. Моя позиция бесспорна.
– А позиция завода? – спросил Шубин.
– В целом – конструктивная. Если будет у вас время, отвезем на очистные сооружения! В два с половиной миллиона обойдутся. Вернем воду нашей реке! Только не поддаваться панике и не прислушиваться к демагогам. Вы меня понимаете?
– Понимаю, – сказал Шубин.
– Мы от вас ничего не скрываем. Но и у меня к вам просьба, товарищ Шубин.
– Пожалуйста.
– У вас свежий взгляд. Объективный. Я вас по-товарищески прошу: если заметите или услышите что-нибудь интересное, или, скажем, тревожное – пожалуйста ко мне! Я готов в любой момент дать разъяснения. Ночью разбудите – я ваш!
Силантьев поднялся.
– Пора идти, товарищи наши уже собрались, ждут с нетерпением человека, который здоровался с госпожой Тэтчер.
Силантьев первым шагал по просторному коридору, как царь Петр вел сподвижников на строительство Петербурга. Ботинки у него были хорошо начищены. И под кованы. Уши прижаты, пробор уходил на затылок, и там волосы аккуратно и выверенно прикрывали начинающую лысинку.
На лестничной площадке курили две девицы. Они спрятали сигареты за спины. Силантьев сказал на ходу:
– Все в зал, все в зал!
Зал заседаний, некогда актовый зал гимназии, был полон. Двадцать рядов – быстро просчитал Шубин – по четырнадцать стульев. И все заняты. Девяносто процентов – женщины. Сколько же человек здесь трудится?
Некоторые начали подниматься, как перед уроком, другие принялись аплодировать. На сцене стояли три стула и микрофон. Силантьев энергичным жестом остановил аплодисменты и подошел к микрофону.
– Среди нас, – сказал он, находится известный журналист-международник, корреспондент газеты «Известия» Юрий Сергеевич Шубин.
