Из последующих путаных объяснений продюсера и реплик окружающих Марина поняла, что жена Барщака только что нанесла ответный удар: взяла с собой любовника, оба они переоделись полицейскими, захватили липовые удостоверения, открыто явились к матери Барщака и забрали ребенка, ту самую Катю, из-за которой и разгорелся весь сыр-бор.
– Я Катюху ей не отдам! – гремел продюсер, потрясая кулаками. – И алиментов она будет иметь у меня две копейки! Я ее в психушку упеку!
И он облил бывшую жену, по совместительству мать своего единственного ребенка, такими грязными ругательствами, что даже видавшие виды мужчины поежились и опустили глаза.
– Я еду в Нижний Новгород, в аэропорт, и оттуда – в Москву, – распорядился Барщак. – Вернусь через пару дней. На время моего отсутствия главным назначаю… – он скользнул взглядом по лицам, – тебя, Володя. Смотри у меня, отвечать будешь за все!
– Да понял я, понял, – проворчал Володя, – не маленький.
– А любовная сцена твоя мне все равно не нравится, – продолжал Барщак, обращаясь к Марине. – Нет в ней изюминки! Чего-то в ней не хватает, блин… – Он захлопнул чемодан. – Ладно, разберемся, когда я вернусь. Все равно снимаем ее только на следующей неделе…
Отсутствие Владислава на съемочной площадке сказалось сразу же. На другое утро на именном продюсерском стуле киношники не без злорадства обнаружили новую надпись, а именно слово на букву «м», рифмующееся с фамилией Барщак.
– Вы что, совсем охренели? – кричал Володя, оставленный в качестве и.о., но кричал как-то неубедительно, и в голосе его отсутствовал подобающий случаю пафос. Почуяв отсутствие главного, киношники как-то враз расслабились, и даже Глазов позволил себе пару рискованных – и раскованных – острот. Собраться для работы заставили только угрозы Володи ввести персональные штрафы за опоздание и задержку съемок.
В первый день успели благополучно отснять все сцены, а потом… потом в дело вмешалась судьба. Погода испортилась, и полил дождь. Бледнея, Володя посматривал за окно и мысленно подсчитывал издержки производства из-за увеличения съемочного периода, но неожиданное известие, которое он получил из Москвы, заставило его враз забыть обо всем остальном.
– Славу убили!
– Ребята, вы слышали? Барщака зарезали!
– Ох ты!
– Блин!
– Допрыгался он с женой, придурок… Это же она его…
– Да успокойтесь, не зарезали, а только ранили… Вроде выживет…
– Так он не умер?
– Говорят, нет, но врачи пока ничего не обещают…
Слава Барщак, привыкший к тому, что ему все во всем подчиняются, совершил типичную для таких людей ошибку – перегнул палку. Жена его была обычной слабой женщиной, но Слава не знал (или запамятовал), что существует предел, за которым любой, даже самый слабый человек становится непредсказуем и чрезвычайно опасен. Когда Барщак с сопровождающими бугаями вломился в квартиру, где скрывались жена с ребенком, и стал тащить спящую девочку из кроватки, осыпая бранью ее мать, она, не помня себя, схватила первое, что попалось ей под руку – это оказалась отвертка, – и со всего маху всадила ее продюсеру в живот.
(Тут уже никто не сказал, что во всем виновата тарелка, не разбившаяся в начале съемок. Но все первым делом вспомнили именно ее.)
Вечером Володя, режиссер и оператор собрались в номере Антона, чтобы обсудить, что делать дальше. Также присутствовали Марина и от актеров – Андрей Глазов.
– Черт знает что, – потерянно молвил Голубец, ни к кому конкретно не обращаясь. – И еще этот дождь! – со злостью добавил он.
