–А по-английски они говорят?
–Условно. Хэлоу, тре бьян.
–Это не совсем по-английски.
–Только не говори им об этом. Ладно, переодевайся, не буду тебе мешать.
* * *
Когда через час Анна, слегка подкрашенная, в длинной юбке из тонкой мягкой шерсти и темно фиолетовой кофте с низким вырезом, очень ей шедшей, спустилась вниз, она выглядела нарядной и женственной. Жан-Франсуа и Лиз уже сидели на кухне вместе с Норовым на высоких табуретах вокруг стола, пили кофе и болтали. При виде Анны французы церемонно поднялись со своих насестов.
Жан-Франсуа был высок, худ, лет сорока, со светло-серыми близорукими, рассеянными глазами, длинными спутанными, светло-каштановыми волосами, небрежно забранными сзади в хвост, и бородой гораздо темнее волос. На узких плечах болтался свободный меланжевый джемпер, наряд довершали джинсы и туфли, хотя и не новые, но хорошего качества.
Лиз, невысокую ладную шатенку, трудно было назвать красавицей в полном смысле этого слова, черты ее лица были грубоваты. Но у нее были большие темные глубокие глаза и чудесные густые длинные волосы. Крепко сбитая, полногрудая, с крутыми бедрами, она источала ту земную витальность, которая многих мужчин притягивает сильнее, чем красота.
Норов представил их друг другу.
–Хочешь кофе? – спросил он Анну.– Или вина?
–Лучше чаю.
Он включил чайник.
–Как долетели? – спросила Лиз.– Без приключений? Я приготовила к вашему приезду финансьеры.
Она показала на маленькие мягкие бисквиты с малиной, лежавшие на большой тарелке, принесенной ею из дома. Руки у нее были крупными, мужскими, без маникюра. Анна взяла один бисквит, попробовала и зажмурилась. Лиз заулыбалась и сразу стала обаятельнее.
–Нравится вам у нас? – спросила она.
–О, да! Такой вид!
–Три «Д»,– подсказал Норов.
–Что означает три «Д»? – заинтересовалась Лиз.
–Наверное, что-то очень хорошее, я не очень разбираюсь в современном российском жаргоне, на котором выражается Анна.
Анна взглянула на Норова с укором.
–Он меня дразнит, – сказала она.
–Поль? – улыбнулся Жан-Франсуа, открывая мелкие, неровные зубы, несколько портившие его красивое лицо.– Он может. Он и меня часто дразнит. Например, он утверждает, что не воспринимает Онеггера!
–Кого? – переспросила Анна.
–Онеггера, – по-русски повторил Норов.– Французский композитор, которого Ваня ставит исключительно высоко и от которого мне на дерево хочется залезть.
–Он для меня слишком авангарден,– вновь возвращаясь на французский проговорил он.– У него нет мелодии.
–Но у него есть многое другое. Ты не сумеешь это понять, если не будешь его слушать. Кстати, раз уж ты такой любитель мелодии, ты слушал вторую Брамса в исполнении Шолти? Я вчера отправлял тебе ссылку. Совершенно иная интерпретация, чем у Караяна! Мне интересно твое мнение.
Норов вздохнул.
–Ванюша, дорогой, я не услышу разницы, эти тонкости – не для моего уха.
–Иными словами, ты не слушал?
–Извини, не успел, я готовился к приезду Анны. Стирал, гладил…
–Разве у вас были грязные вещи, месье Поль? – простодушно удивилась Лиз.– Я же вчера принесла все из стирки. Чистое и выглаженное…
–Лиз, я выражался в переносном смысле, – вновь вздохнул Норов.– Беда мне от этих французов,– негромко бросил он Анне. – Лиз, я хотел сказать, что захлопотался по дому. На самом деле я брился, укладывал феном волосы, они у меня вдруг отросли на нервной почве.
–Ты просто voyou, Поль! – осуждающе заключил Жан-Франсуа.
