Смерть ради смерти - страница 36

Уместив на коленях тяжелый кроличий полушубок и старательно пришивая к нему кожаные полоски с крючками и петельками, Настя размышляла над тем, что ей удалось узнать о самоубийстве Григория Войтовича.

Милицию вызвала его мать, когда придя домой застала ужасающее зрелище: ее сын Григорий сидел в ступорозном состоянии на стуле, а на полу лежало окровавленное тело ее невестки Евгении Войтович. Рядом валялся охотничий нож, который обычно висел в ножнах на стене. Григорий охотой не увлекался, нож ему подарили в одном из сибирских академгородков, куда он приезжал оппонировать на защите диссертации.

Войтовича увезли из квартиры и сразу же поместили в камеру. На допросах он сначала недоуменно качал головой и повторял:

– Неужели я это сделал? Этого не может быть. Я не мог этого сделать. Я не мог убить Женю, я же ее любил!

Через сутки пребывания в камере он начал давать более связные показания и рассказал, что убил Евгению охотничьим ножом в процессе ссоры. Глубоко и искренне раскаивался, обвинял себя, ужасался содеянному и впал в депрессию. В то же время к следователю поступило ходатайство от руководства Института, где много лет работал Войтович, с просьбой освободить его из-под ареста и избрать ему меру пресечения, не связанную с заключением под стражу. Следователь Бакланов только хмыкал в ответ: где это видано, чтобы убийцу, взятого фактически с поличным, отпускали из-под стражи. Однако в тот же день ему позвонил прокурор округа и сказал, что из городской прокуратуры был «сигнал», при этом «городские» ссылались на прозрачные намеки со стороны Генеральной прокуратуры. Общая канва намеков состояла в том, что Войтович является одним из авторов необычайно важного и секретного научного проекта оборонного значения, проект этот находится в стадии завершения, но Войтович – генератор идей, и без него проект закончить не смогут. Для завершения работ и проведения необходимых испытаний нужно еще недели две-три, после чего – пожалуйста, пусть уважаемый Григорий Ильич идет обратно в камеру. Руководство Института вовсе не настаивает на том, чтобы Войтович продолжал ходить на работу. Работать он может и дома, давая все необходимые указания по телефону, так нельзя ли заменить ему содержание под стражей чем-нибудь вроде домашнего ареста.

В такой ситуации следователь Бакланов не счел нужным сильно упираться. Он никогда не был особо принципиальным и не цеплялся за свою точку зрения, отстаивая ее перед руководством. Мнение начальства о нем самом было для него куда важнее, чем его собственное мнение о чем бы то ни было. В течение трех часов Войтовича отпустили домой. А через несколько дней он повесился, оставив покаянную записку с невнятными словами о вине и возмездии.

Сведя воедино обрывочные воспоминания работников милиции и следователя, Настя обнаружила странную деталь. Войтович не был психически больным, его за короткое время дважды осматривал врач и не нашел ни малейших признаков отклонений в психике. В то же время сразу после совершения преступления он совершенно не помнил, почему убил жену, воспоминания возвращались к нему постепенно, и по мере того, как шло время, картина преступления становилась все более детальной. При совершении убийства в состоянии аффекта такого не бывает. Человек не осознает того, что делает, но потом он деталей не вспоминает. В памяти – полный провал. То, что происходило с Войтовичем, не было похоже ни на одну известную медицине клиническую картину. Зато очень походило на чудовищную ситуацию, когда человек преступления не совершал, но потом ему аккуратно рассказали, как все было, а он это добросовестно пересказывал следователю. Но зачем? Зачем брать на себя чужую вину? И если так, то КТО мог все это ему рассказать в камере? Любопытно было бы посмотреть, что написал Войтович в предсмертной записке. Жаль, что она пропала вместе с уголовным делом…