Смерть тебя помнит - страница 33

Девочка провалилась в беспамятство. Вокруг шипел, трещал огонь, уже не пугая, уже не жаля, но смертельно жадно облизывая детское тело.

– Софи!

Огромные мужские руки подхватили ее и прижали к себе. Софи открыла слезящиеся глаза.

Дедушка.

Он побежал, пряча лицо Софи в складках своей рубашки. Выйдя на крыльцо дома, посадил девочку на землю.

– Я за бабушкой, будь здесь.

Он скрылся в горящем доме, а Софи осталась сидеть и смотреть на дымящийся проем. Где-то очень близко послышался вой пожарной сирены, и девочка вздрогнула, словно только сейчас научилась слышать. Звуки обрушились на нее: топот ног, крики соседей, которые бежали к ним, вой скорой, поднимавшейся в гору. Она не чувствовала свежего воздуха, только запах гари – забившийся в легкие, впитавшийся в кожу.

Софи подняли и перенесли дальше от костра, в который превратился дом. У девочки что-то спрашивали, трогали, поливали каким-то спреем, но она не позволяла отвернуть ее лицо от порога и лишь беззвучно шептала:

– Дедушка. Дедушка.

Появились мама и папа. Мама плакала навзрыд и заламывала руки, боясь обнимать Софи. Папа говорил ей что-то утешающее, а в его глазах стоял ужас.

Пожарные подошли к крыльцу, и тут на него вышел дедушка, поддерживающий бабушку под руку. Они оба были живы, Софи облегченно выдохнула и наконец позволила себе закрыть глаза.

Болевой шок длился несколько недель. Девочка больше не разговаривала. В реанимации ее каталку ненадолго подвезли и оставили рядом с бабушкиной. Та протянула руку и нежно погладила внучку по щеке.

– У тебя все будет хорошо, слышишь? Ты сильная. Ты очень сильная. Ты со всем справишься, моя хорошая.

Это были последние слова, которые она сказала Софи. Через два дня умер дедушка, а через неделю ушла и бабушка. У обоих оказался обширный ожог легких.

Девочка получила восемьдесят процентов ожогов тела, и, несмотря на уверения врачей, что ее нельзя оперировать и что ничего нельзя сделать, она оставалась жива. Мама постоянно плакала, ругалась с врачами и администрацией больницы. Отец пытался улыбаться, когда заходил в палату к дочке, но от его улыбки веяло горечью.

Софи было больно. Постоянно было больно. Огонь не тронул только лицо, все остальное тело скрывали бинты, пропитанные сукровицей.

– Потом был год в ожоговом центре больницы и десять операций по пересадке кожи под общим наркозом. Больничный запах въелся в плоть, и девочка стала панически бояться врачей. А затем год попыток ходить на слишком обожженных стопах, хотя это было противопоказано.

Голос Софи звучал ровно, даже безжизненно, словно она рассказывала не о себе, а о ком-то другом. Возможно, так и было. Возможно, она специально дистанцировалась.

Роули понял, что за спокойным тоном стояли тяжелые усилия, работа над собой и укрощение личных демонов. Вот почему она осталась чистой: комплекс неполноценности плюс неприятие внешности противоположным полом.

– Можешь вернуться к моменту, когда произошло возгорание? – попросила Дагмар, и Роули усмехнулся, услышав еле заметное сочувствие, проскользнувшее в ее тоне.

– Могу.

– Ты сказала, что телевизор транслировал серый шум, да?

– Да, – подтвердила Софи спокойно.

Аластер в коридоре приподнял брови: ожидание, что она будет плакать от воспоминаний, не оправдалось.

– А что говорили пожарные после расследования?

– Что произошло замыкание старой проводки за телевизором.

– Ты хорошо помнишь события, – задумчиво прокомментировала Дагмар.