Все пошло даже лучше, чем я ожидал. Я присел на рекламную сцену и спросил:
– Как дела?
– Паршиво, – вздохнул он. – Помощи от этих чертовых циркачей не дождешься. Ты что, тоже циркач?
– Да. Говорят, убитый был лилипутом. Кто он такой?
– Мы не знаем. Пораскинь мозгами. Его никто не знает. Никто никогда его раньше не видел и даже не слышал о нем. Черт подери! У нас на руках мертвый урод в чем мать родила, а о нем никто и слыхом не слыхивал. Так, во всяком случае, они утверждают.
Он бросил сигарету в мокрую траву, достал смятую пачку, вытащил новую сигарету и щелкнул зажигалкой, пламя которой подскочило вверх на четыре дюйма.
– Звучит, конечно, глупо, – заметил я. – Но я проработал в цирке весь сезон. У нас здесь только один лилипут.
– Вот-вот, все так говорят. А ты где находился, когда началась эта катавасия? Что-то не припомню, чтобы я видел тебя прошлой ночью. Или все-таки видел?
– Я спал, – ответил я. – Рано лег. Даже выстрела не слышал, но дядя разбудил меня, когда зашел в палатку, чтобы…
– Подожди! Сделаем все официально, сэкономим время. – Он достал из кармана блокнот и карандаш и приготовился задавать вопросы. – Имя?
– Эд Хантер, – произнес я. – Девятнадцать… почти двадцать лет. Работаю в цирке чуть менее года. Живу с дядей, Эмброузом Хантером. У него свой киоск с призовой игрой.
– Да-да, помню его. Невысокого роста, полноватый?
– И умный. Это он.
– То есть вы оба ночуете прямо в цирке, в палатке за киоском?
– Ага, – ответил я и рассказал ему, как проснулся и отправился в шатер сайд-шоу вслед за дядей Эмом прямо в дождевике поверх трусов и как увидел труп.
Потом пришлось немного приврать, потому что если дядя Эм не сообщил полиции, что я возил Риту кататься, то и я не мог в этом признаться. Я сказал, что вернулся в палатку и лег спать до приезда полиции.
Мне показалось, будто он посмотрел на меня как-то странно.
– И ты спал всю ночь?
– Естественно.
– Давно проснулся?
– Не очень. Минут пятнадцать-двадцать назад.
– С кем ты говорил с тех пор, как проснулся?
– Ни с одной живой душой, – заверил я.
Полицейский положил блокнот обратно в карман и окинул меня долгим взглядом, который мне не понравился. Затем опустил голову и сказал, ни к кому не обращаясь:
– Черт возьми! – И снова посмотрел на меня. – Вы, циркачи, не любите копов, правда?
Вопрос застал меня врасплох.
– Многие, наверное, не любят, – пробормотал я.
– Почему?
– Они… мы… считаем, что закон направлен против нас, потому что полиция арестовывает наши лучшие киоски в большинстве городов, где мы выступаем, и…
– Разве мы мешаем честным, законопослушным и достойным людям?
– Ну…
– Сам подумай: во что превратится передвижной цирк, если ему позволить делать все что вздумается и никому не будет до этого дела? Ваши игры типа «брось монетку», которые и так граничат с азартными, превратятся в мошенничество типа игры «в скорлупки» или «три карты», а это сплошное воровство, ведь там все так подтасовано, что с таким же успехом вы могли бы отбирать у дураков деньги под дулом пистолета. Ваши куч-шоу превратятся в откровенный стриптиз, да на задах еще поставите палаточки для клиентов, которые захотят поближе познакомиться после…
– С чего, – перебил я, – вы взяли, что в цирке работают шлюхи? Это не так.
– Потому что закон не позволяет… – Он помолчал. – Ну, не смотри на меня так. Я не имел в виду тех девушек, которые работают у вас сейчас. По крайней мере, не всех. Я хотел сказать, что цирк стал бы нанимать шлюшек, которые бы всем давали. А киоски с сахарной ватой торговали бы травкой, а не воздушным сахаром, а эти ваши сайд-шоу… Черт побери, давай не будем об этом.
