– Вы определили, когда именно наступила смерть? Ну в котором часу?
Внезапно разговор их прервал резкий телефонный звонок, Разумовский встрепенулся, по выражению его лица было ясно, что он обрадовался этой нечаянной паузе.
Затем, возвращаясь к заданному вопросу, он неохотно сказал:
– Экспертиза установила, что смерть наступила в четыре часа утра, ещё до рассвета, по всей вероятности, сильный удар ножом неизвестным был нанесён в шею сзади, очевидно, жертва его не ожидала, так как никаких следов, свидетельствующих о сопротивлении, не обнаружено. И вот что любопытно, – понизив голос и глядя куда-то в сторону, продолжал он, – тот, кто убил её, очевидно, проник в музей совершенно свободно. В пользу этой версии свидетельствует тот факт, что никаких следов взлома на входной двери не замечено. О чём это говорит? Что убийца был или её хорошим знакомым, и она его сама запустила, либо он каким-то образом раньше оказался в помещении, когда оно ещё не было закрыто.
Посуди сам, посторонний человек не мог среди ночи ворваться в музей, не взломав дверь, да и Лариса кому попало вряд ли бы открыла.
– А вдруг дверь не была заперта, или убийца имел запасные ключи? – в замешательстве пробормотал Глеб, у которого в этот момент в голове вихрем закружились вопросы, на которые он мучительно искал и не находил ответа.
Почему Лариса оказалась в музее в столь позднее время? Какая срочная работа могла её задержать?
Как бы угадывая его мысли, Разумовский подошёл к нему и, с участием глядя прямо в глаза, тихо проговорил:
– Я и сам удивляюсь, зачем она согласилась ночью одна остаться в музее… предположим, некто имел свободный доступ в музей, вполне возможно, что он из круга музейных работников, или приходится кому-то родственником. Если допустить, что преступник был здесь не раз, то он мог спокойно оценить обстановку и незаметно подобрать ключ. Дело это, прямо скажу, запутанное, впрочем, бывали и посложнее дела, и ничего, распутывали.
«Можно подумать, – усмехнулся про себя его собеседник, – скорее, закрывали, а не распутывали!» А вслух Глеб спросил:
– Ты уже встречался с работниками музея?
– А как же, – поспешно ответил Разумовский и с важностью подчеркнул:
– Я всегда всё делаю по свежим следам. – Он подошёл к столу, порылся в своих папках, достал одну и принялся её листать. – Я поговорил с каждым, намерен повторить это ещё. У них в тот вечер, как выяснилось, была шумная вечеринка, отмечали юбилей музея, допоздна засиделись. А поскольку сторож приболел, то Ларису попросили побыть там до утра, она ведь жила далековато от музея. Думаю, что она вряд ли могла оставить дверь открытой.
– Собственно, она могла и забыть, – возразил Глеб, – как все творческие люди, Лариса была в некоторой степени рассеянным человеком, уж я это хорошо знаю. – На миг Глебу сделалось дурно, когда он представил себе такую картину. Поздняя ночь, хрупкая фигурка сестры за столом. Она и не подозревает, что её подстерегает смерть. И вот сзади кто-то подкрадывается и с силой наносит коварный удар. А, может, и не так всё было. Он вдруг почувствовал, как ему резко не хватает воздуха, – такое с ним бывало не раз, особенно после этого страшного события, – он с силой рванул ворот рубашки, схватил со стола графин с водой и прямо из горлышка сделал несколько глотков.
Разумовский стоял в стороне, наблюдая за ним, он понимающе и сочувственно кивал головой. В это время из молчавшего приёмника, висевшего на стене, напротив окна, неожиданно прорвалась популярная песенка в исполнении одной знаменитой престарелой эстрадной певицы, которая давно уже потеряла голос, и теперь её пение было похоже на карканье вороны.
